Эллада

— Пусть и твоему дому и семейству сопутствует благополучие и мир, — и на правах хозяина продолжал: — Не притомился ли, путник? Присядь, отдохни, утоли голод и жажду.

Пастух цыкнул на собак, и те послушно отошли к стаду. Анаксимандр охотно присел. Старик устроился рядом, вынул из торбы ячменную лепёшку, козий сыр, чеснок, солёные маслины, глиняный лекиф, приглашающе повёл рукой:

— Угощайся, — и первым преломил лепёшку.

Путник не заставил себя долго упрашивать и отправил в рот горсть маслин — организм истосковался по солёному. Старик был небогат, скорее беден, в лекифе оказалось сильно разбавленное вино, вернее, вода, закрашенная вином. Утолив голод, гость приступил к вежливому разговору:

— Далеко ли твоя деревня, старик? Чьих коз пасёшь?

— Деревня моя там, — старик показал за лесистый отрог горы. — А козы Фидиппидовы, Неокловы, ну, и мои тут же.

— Богато ли живёте? Чем пропитание добываете?

— Да какое наше богатство? — усмехнулся старик. — Репа с чесноком на огороде, да пара коз. Держат люди и виноградники, и ячмень сеют. В горах земля скудная, пастбища бедные, сильно не разбогатеешь. Это там, в долинах, люди живут, а мы с голоду не пухнем, и то ладно. А я и вовсе коз пасу. Стар стал за плугом ходить да землю мотыжить. Хорошо, собак выучил, а то бы и коз пасти не смог.

— А что, от войны прибытку не имеешь?

Старик хмыкнул, потрепал гостя по плечу.

— Какой у землепашца прибыток от войны? Ходил и я на персов. Так это когда было? Тогда персы, как саранча, Элладу заполонили. Тогда не о добыче думали, как бы отчину оборонить, в живых и то не чаяли остаться. А как в походы стали ходить, я уж состарился для военного дела, да и руку мне персы рассекли. Вроде зажила, а прежней силы не стало, сейчас и вовсе плеть плетью. Не пахарь, не воин, только и осталось, что коз пасти. Вот такие мои дела. А ты кто будешь, добрый человек? Издалека ли идёшь?

Анаксимандр рассказал заготовленную историю, в общих чертах отражавшую действительные события.

— Я из Ионии, из Милета. Торговлей кормлюсь. В Аттику приехал розовое масло продать, амфор, изделий лакедемонских кузнецов закупить, в Милете сбыть. Да вот лихие люди ограбили, товар весь отняли, деньги. Сам чуть жив остался. Избили до беспамятства, бросили в лесу нагого. Очнулся, не помню, где я, куда идти. Верно, крепко по голове саданули. Не помню, сколько дней по лесам блуждаю. Как теперь домой доберусь? Ни одежды, ни денег, ни друзей, — он горестно покачал головой, ожидая, как старик воспримет его рассказ.

Старик заметил простодушно:

— Вишь как, богатым тоже не сладко приходится. И как там у вас, в Милете? После персов отстроились? Как под персами жилось? Ты человек, как вижу, не молоденький, должен помнить. Я ещё молодой был, даже не женатый, водили афиняне триеры на помощь Милету, да ни с чем вернулись. Разбили персы и афинян, и ионийцев. Помнишь те времена?

— Как же не помнить? Помню кое-что. Я тогда совсем малым ребёнком был. Да то, что персы с Милетом сотворили, и младенцы на всю жизнь запомнили. Пожгли мидяне город, камня на камне не оставили, а сколько народу погубили, в рабство угнали, сосчитать не возможно. У меня отец после той битвы увечным остался. Из всех детей только я выжил. Брата, сестру в рабство угнали. Что с ними сталось — неизвестно, так и сгинули. Но и мы своего часа дождались, вернули долги варварам. — Анаксимандр отстегнул циновку, показал шрам. — Вот отметина с тех пор. Достал-таки меня перс копьём. Это уже когда на суше бились, зачали-то на кораблях. Но успел я поквитаться и за отца, и за сестру, и за брата, и за мать. А Милет? Милет отстроили, и дома, и храмы, и порты. Да уж нет того счастья, что было. И хиреть не хиреет, и расцвести не расцветёт. Старые люди так говорят, сам-то я тех времён не знаю. С Афинами, конечно, Милет не сравнить.

— И как рана? Зажила? — с явным интересом спросил старик.

— Хороший врачеватель попался. Всё зажило, только шрам остался.

Козы, поедая траву на полянах, объедая кустарники, углубились в чащу. Собаки, не дожидаясь окрика хозяина, лениво поднялись, с предостерегающим лаем вернули ослушниц на опушку.

Прошло пять Олимпиад, повзрослели дети, родившиеся после нашествия, а война, полыхавшая на просторах Эллады, продолжала занимать умы, волновать опалённые души и геоморов[34], и ремесленников, и эвпатридов[35].

— Веришь ли, нет, — продолжал вспоминать старик, — вернулись домой, одно голое пепелище нашли. Всё разграбили подчистую. Горшки, и те растащили. Что унести не смогли, побили, пожгли. Виноградники попортили, повырубили. Варвары, одно название. Да разве у эллина поднимется рука виноградную лозу рубить? Это ж дар божий, самого Диониса подарок.

— Где прятались, в горах? — спросил милетянин.

— В Афинах. Надеялись за стенами укрыться. Да, где там, пришлось на Саламин переправляться.

— Руку тогда повредили?

— Да нет, позже. У Платей. Слышал, какая сеча была?

— Как же, как же. Слухом земля полнится. А дети твои, что ж?