При подобных чудесах как удивляться, что для греков, склонных по природе и образованию благоговеть перед окружающими их неисчислимыми проявлениями божественного присутствия, было почти естественно причислять к рангу высших сил, чьего благоволения они ожидали и чьего гнева страшились, этих щедрых и суровых монархов, которые могли либо спасти их, либо уничтожить? Некоторые из наших современников, пытаясь подогнать поведение древних под наши собственные логические категории, вводят тонкие различия между установлением культа и обожествлением, между культом полиса и культом династическим, между уподоблением царя богу и настоящим обожествлением личности. На мой взгляд, это пустые изощрения: в греческой религии, как, без сомнения, и во всякой другой, первичен культ, и это единственный элемент, который обычно оказывается в распоряжении историка. Факт культовой практики свидетельствует о распространении верования, даже если в предыдущий период оно никак не проявлялось. В эпоху Александра и диадохов общественное сознание вполне созрело для такой эволюции. Не стоит недоумевать по поводу безмерных почестей, которыми афиняне осыпали Деметрия Полиоркета и его отца Антигона, когда их войска заняли город в 307 году до н. э. Плутарх подробно перечисляет их (Жизнеописание Деметрия. 10): отец и сын были провозглашены богами-спасителями, и специально для них был учрежден культ с жрецом, ежегодно избираемым из граждан. На знаменитом пеплосе Афины, жертвуемом богине во время панафиней, среди других богов теперь изображались Антигон и Деметрий; в том месте, где Деметрий сошел со своей колесницы, ставшем отныне священным, был воздвигнут жертвенник, где приносили жертвы Деметрию Нисходящему (Kataibates
) — под таким именем уже почитался Зевс — там, где он поразил солнце своей молнией. Полис учредил две новые филы — Деметриады и Антигониды, уподобив, таким образом, двух своих покровителей героям-защитникам Аттики, которые когда-то были избраны пифией в качестве эпонимов для десяти других фил. В афинский культовый календарь был включен праздник, названный деметрии. Позже, в 291 году до н. э., афиняне на Элевсинских мистериях, главном празднестве, посвященном Деметре, будут петь гимн в честь Деметрия, текст которого сохранил составитель антологии Афиней (VI, 253d). В нем государь приветствуется как спутник Деметры, как сын Посейдона и Афродиты, как единственный, кто может защитить полис от внешних опасностей и сохранить в нем мир. В то время как другие боги, если они существуют, недоступны или равнодушны, Деметрий находится здесь, он видим, это не статуя из дерева или камня, а живой, истинный бог. Комментаторы один за другим называют это возмутительной лестью, повторяя суровое осуждение, которое выносил афинянам порядочный Плутарх, напоминавший, что такое поведение мало соответствует традициям свободного народа, когда-то ревностно отстаивавшего свою независимость и свое достоинство. А ведь рассуждать таким образом — значит забывать об объяснявшем такое отношение духе времени, времени, богатом на чудеса, на неожиданные повороты Судьбы, в которых народ всякий раз видел, или верил, что видит, знак избранности. В эпоху, когда философы, начиная с Эпикура, заявляли, что традиционные боги абсолютно равнодушны к судьбе человечества, когда Евгемер выдвинул теорию, объяснявшую происхождение богов их культов, установленных великих людям, — в почитании афинянами Деметрия Полиоркета как бога не было практически ничего необычного.