Технический прогресс проявился также в возведении зданий оригинального вида, отвечающих более конкретным практическим нуждам: самый замечательный пример — знаменитый александрийский маяк. Древние уже давно поняли, как полезно отмечать для мореходов важные точки побережья с помощью особых сооружений, обычно башен, на которых при необходимости можно было зажечь огонь. Так, на одном из мысов восточного побережья Фасоса некий Акерат в VI веке до н. э. повелел возвести башню, которая стала бы его гробницей, и обнаруженная посвятительная надпись на ней ясно говорит о ее сигнальной роли для моряков. На низком берегу Александрии не было никакого ориентира, позволявшего различить его из открытого моря, что делало прохождение судов здесь трудным и опасным. Страбон совершенно определенно говорит (XVII, 791): «Поскольку с обеих сторон города берег был неприступен и находился на уровне моря, было необходимо воздвигнуть здесь высокий и хорошо видимый знак, чтобы корабли из открытого моря могли войти прямо в порт». Таким образом, в начале III века до н. э. перед александрийским портом была возведена очень высокая башня (более 100 м) из камня, которая могла указывать путь морякам. На широкой платформе, установленной на скале в восточной оконечности острова Фасос и возвышающейся над уровнем моря на 6–7 м, поднимался почти на 60 м первый, самый высокий ярус четырехугольного сечения. На верх площадки вела не лестница, а пандус, который заворачивался вовнутрь вокруг четырех стен сооружения, имеющих множество окон. В углах площадки располагались четыре бронзовых тритона, дующих в раковины. Второй ярус, отчетливо более узкий, был восьмиугольным в сечении. Его высота приближалась к 30 м. В нем находилась лестница, ведущая на верх второй площадки, на которой, наконец, возвышался третий ярус, цилиндрический, более 7 м в высоту. На вершине стояла колоссальная бронзовая статуя Зевса Спасителя, приветствующего мореплавателей: это был Зевс Лименоскопос («смотрящий за входом»), как назвал его поэт Каллимах. На одной из верхних площадок ночью можно было зажечь огонь: внутренний пандус был предназначен для вьючных животных, которые поднимали до первого яруса топливо. Маяк был сложен из «белого камня», вероятно из того прекрасного известняка, который в избытке добывался в Египте, а не из мрамора, привозимого по морю. Посвятительная эпиграмма, сочиненная македонским поэтом Посидиппом из Пеллы, известным эпиграмматистом, была начертана на сооружении, практическое назначение которого, равно как и его религиозное значение, были прекрасно выражены в ней. Текст ее сохранился в папирусе: «Эту защиту греков, этого стража Фароса, о господин Протей, воздвиг Сострат, сын Дексифана, из Книда. Ибо нет у тебя для Египта гористых островов для дозора: нет, бухта, куда входят суда, находится на уровне моря. Вот почему устремилась вверх, выделяясь на фоне неба, башня, издали видная днем. А ночью мореход среди волн легко приметит большой огонь, горящий на вершине, и пристанет прямо к Бычьему Рогу и непременно встретится с Зевсом Спасителем, о Протей, обитающий в этих краях!» Таким образом, маяк посвящается старому божеству этого места — Протею, «стражу моря», пастуху тюленей, которого Гомер называет хозяином острова Фасос. Вместе с Зевсом, имеющим кое-где (в Приене, например) эпитет «Спаситель», он охраняет здесь моряков от опасности. Высокая башня посреди этого плоского ландшафта была видна от самого горизонта и днем служила ориентиром. Ночью огонь, разводимый на верхней площадке, позволял запоздавшим судам пройти прямо в фарватер, ведущий в восточный порт Александрии, — этот фарватер назывался Бычий Рог. В стихотворении Посидиппа, написанном в 280–260 годах до н. э., все это отлично изложено. Как было принято, он упоминает того, кто руководил созданием этого монумента и повелел сделать для него эпиграфическое посвящение: этот Сострат Книдский, грек из Анатолии, как и диойкет Аполлоний, был значительной персоной — входил в круг «друзей царя», а с другой стороны, был известен по другим посвящениям, сделанным в его честь на Делосе и в Дельфах в благодарность за услуги.
Маяк производил огромное впечатление своей исключительной высотой, сравнимой с высотой пирамид, массивностью своего нижнего яруса, которая еще больше преувеличивалась граверами на монетах, оригинальностью своего замысла и качеством его исполнения. Он стал символом самой Александрии, так же как Эйфелева башня сделалась для туристов символом Парижа.