Элнет

— В том, что случилось, есть и хорошая сторона, — сказал Василий Александрович. — Панкрат хитер. Он получил право на свой пай аркамбальской земли. Свой «пай» он заставит выделить и отрезать одним наделом. Возле своего надела попросит дать землю и Япару. Япаров участок он рано или поздно тоже приберет к рукам. Там, глядишь, и земля других бедняков, вроде Япара, тоже перейдет к Панкрату. Конечно, жаль бедняков, да что поделаешь: без такого наглядного урока многие не способны понять истинную суть «доброты» богатеев. Столыпинская реформа обострит классовую борьбу. Кто первый выделится из общества? Кулак, потом тот, кто собирается уходить из деревни в город. Некоторые бездельники, вроде Япара, будут стараться получить надел для того, чтобы продать его. Многие безземельные крестьяне уйдут в город на фабрики и заводы, в городе прибавятся рабочие руки, положение городских рабочих ухудшится. Начнутся волнения, забастовки. И в деревне среди крестьянства изменится положение. Вышедшие на хутора кулаки займут лучшие земли, что озлобит крестьян, и они почувствуют в кулаке врага, против которого надо бороться. Кроме того, царь и Дума, поддерживая во всем кулаков, разоблачат себя в глазах бедняцкой крестьянской массы, среди крестьян будет расти недоверие к царю. В России появятся миллионы батраков и крестьян, доведенных до нищеты, до полного разорения. И когда городской пролетариат поднимется на борьбу против самодержавия, то разоренная крестьянская масса поддержит выступление пролетариата и под руководством рабочего класса тоже поднимется на борьбу за улучшение своей жизни. Пусть сейчас Панкрату Ивановичу удалось обмануть аркамбальских мужиков, они очень скоро поймут этот обман. Конечно, и нам нельзя сидеть сложа руки. Помочь аркамбальским крестьянам скорее прозреть должны вы, Григорий Петрович, и ты, Егор. Вы — марийцы и знаете свой народ лучше нас. Мы с Зоей Ивановной возьмем на себя работу среди русских: я на стекольном заводе, среди рабочих, Зоя Ивановна по деревням, среди крестьян.

Григорий Петрович и Егор были согласны с предложением Василия Александровича. Григорий Петрович взял на себя перевод революционной литературы на марийский язык. Помимо этого он решил, что будет вести агитацию среди старших учеников и читать в школе крестьянам книги. Разрешение на просветительные беседы можно будет как-нибудь выхлопотать у начальства. А Егор станет объяснять мужикам политику царского правительства и рассказывать при каждом удобном случае — на работе, на гулянке — о борьбе, которую ведут революционеры против богачей и царя.

Жизнь Григория Петровича текла по трем руслам одновременно. Одна жизнь в школе, где он обучал ребятишек грамоте, следуя циркулярам и программе, присылаемым из учебного округа. Другая жизнь — революционная работа. И третья — личная жизнь. Его личная жизнь пошла по такому пути, что он даже думать боялся, куда этот путь его заведет и что его ждет впереди. Григорий Петрович влюбился в Тамару.

Григорий Петрович понимал, что дочь бывшего богатого помещика, ставшего ныне земским начальником, и сын бедного марийского крестьянина не ровня друг Другу.

Правда, Тамара человек доброй души и сочувствует беднякам. Она сейчас проходит практику в школе у Григория Петровича, начала учиться марийскому языку и говорит, что хочет работать учительницей вот в такой же деревенской школе.

Но все равно Григорий Петрович почему-то уверен, что Тамара никогда не сможет окончательно порвать с жизнью своего класса и всегда будет помнить, что она — дворянская дочь, а он всего лишь мужицкий сын, да к тому же мариец…

А с другой стороны, какая-то необъяснимая сила влечет его к Тамаре. Когда он с нею, то ему кажется, все в мире светлее и бывает тепло в самый лютый мороз.

После того метельного ноябрьского вечера, в который Василий Александрович затащил его к Зверевым, Григорий Петрович довольно долго не бывал у земского начальника, с Тамарой не встречался, и ему казалось, что он уже совсем забыл ее.

Но это было совсем не гак.

Как-то вечером Григорий Петрович шел из волостного правления. Когда он проходил мимо дома Зверевых, калитка открылась, и на улицу вышла Тамара.

Григорий Петрович растерялся и смутился, как тогда, у Зверевых, когда столкнулся с Тамарой в дверях. Приподнял шапку:

— Добрый вечер, Тамара Матвеевна!

— Добрый вечер, Григорий Петрович! — ответила Тамара и, вынув руку из муфты, протянула ее учителю. Григорий Петрович осторожно пожал маленькую нежную руку.

— Где вы пропадаете, Григорий Петрович? Мы вас так ждали в прошлое воскресенье.

Григорий Петрович не знал, что ответить.

«Почему меня ждали? — думал он. — И кто ждал?»

— В прошлое воскресенье я ходил на лыжах в Азъялы, — смущенно проговорил он.

— А на лыжах ходить приятно?

— Я люблю.

— Научите меня ходить на лыжах, Григорий Петрович!.. Да-а, что же мы тут стоим, пойдемте к нам. Или вы очень спешите?..

Григорий Петрович смутился еще больше. Он хотел сказать: «Извините, Тамара Матвеевна, я сегодня очень спешу, у меня сегодня много работы», но как-то само собой у него вырвалось:

— Нет, не спешу.