Елочки-иголочки, чудеса под Новый год

Дома он уселся на пол у догорающего камина на то самое одеяло и подумал, что это был самый лучший Новый год в его жизни. Допивая остывший глинтвейн, он рассуждал: «Всё правильно. Новый год, чудеса, прекрасная незнакомка, лёгкая влюблённость и лёгкое расставание, хотя кто сказал, что лёгкое? Боже, что я наделал? Я даже не знаю её имени! Ну и ладно. Забудь. Ничего не было. Не было же? Отчего же мне сейчас так плохо? Отчего теперь так тоскливо в этот лучший Новый год, – Максим плеснул в широкий бокал коньяку и закурил сигару. Снегопад кончился, огоньки на ёлке погасли, лес за забором замёрз под снежными шапками, застыла тишина, время застыло. – Так тебе и надо, дурак. В кои-то веки тебе встретилась такая девушка, твоя девушка, а ты её упустил! Кретин». С этими мыслями Максим задремал. Кот по-хозяйски запрыгнул к нему на колени и довольно заурчал. Весь его вид говорил: «Вот и славно, не надо нам тут никого. Нам и так хорошо».

…Он сбежал сюда через две недели после тяжёлого развода, завалив себя работой. У него была своя транспортная компания, занимающаяся грузоперевозками, автопарк большегрузных КамАЗов. Максим сам иногда садился за руль. Он изматывал себя долгими поездками, чтобы не думать, не вспоминать… После развода он поклялся, что больше ни-ко-гда! Никогда больше ему не будет так больно. Он сам установил границы и истово их охранял уже почти три года. Он не позволит больше никому их переступить, пролезть к нему внутрь и всё там переломать…

Из дрёмы Максима выдернул дверной звонок.

– Кто там ещё? Меня нет дома.

Максим никого не хотел видеть. Звонок настойчиво прорезал тишину.

– Придётся открыть, – проворчал про себя парень и нажал кнопку на пульте. Дверь отворилась, на стену легла длинная тень от силуэта. Максим подскочил. «Не может быть! Так не бывает», – и замер на месте, ни в состоянии сделать ни шагу.

Она возникла на пороге, облитая светом луны и фонаря, висевшего над крыльцом. Опешив, он сделал пару шагов в сторону. Таня вихрем пронеслась мимо изумлённого Максима, на ходу скидывая шубку и овеяв его лёгким дуновением мяты и горечью миндаля. Волосы развевались, глаза метали синие искры. Браслеты звенели и переливались на тонких запястьях. Слабо алели дрова в камине.

– У тебя пахнет кофе, дымом и коньяком. Ты пил и курил, – произнесла она утвердительным тоном.

– Я… я ничего не понимаю. Откуда ты здесь? Ты мне снишься, Белоснежка?

Татьяна деловито сновала по кухне, по-хозяйски открывая шкафчики и хлопая дверцами.

– Так, где тут у тебя мука, яйца, сахар?

– Что происходит? Ты что тут расхозяйничалась у меня в доме? – Максиму вдруг стало легко и весело.

«Чудеса продолжаются, – подумал он, – теперь точно всё будет хорошо». Его тщательно выстроенная броня дала трещину, под ней затрепыхалось что-то живое, горячее, готовое прорваться живительной лавой. Он-то считал, что там пепелище и темнота. А там, оказывается, всё живёт под корочкой и кровоточит.

– Готовлю праздничный пирог, – торжественно объявила Татьяна, включая духовку, – ведь новогодняя ночь ещё не кончилась. Я ужасно голодная.

Таня проворно замесила тесто, щедро в него насыпала орехов, изюма, всё, что нашла, и поставила пирог в духовку.

– Ты что, собираешься здесь ужинать или, вернее, полуночничать?

– Нет, я… собираюсь… здесь… жить, – твёрдо скандируя, произнесла Таня и устремила на Максима решительный синий взор. – Ведь ты спас меня, значит теперь… обязан на мне жениться, – она немного запнулась, испугавшись своей смелости, но продолжила с неуверенной улыбкой, – ведь принцы всегда женятся на спасённых принцессах. И, кстати, я забыла в твоей машине пакет с платьем. А что за Новый год без нарядного платья?

Максима будто кипятком окатило.

– Понял, щас, я мигом, – радостно выпалил оторопевший Максим и помчался за пакетом.

Филимон гневно таращил голубой глаз, вздыбливал блестящую шерсть ирокезом, выражая крайнюю степень недовольства.

Таня, облачённая в длинное струящееся платье на тонких бретелях, тоненькая, босая, ступая по мягкому ковру с осторожной грацией кошки, подошла к Максиму. Мерцающая ткань очерчивала контуры её тела. Она собрала волосы в высокий пучок, обнажив белую шею с трогательными завитками. Отбрасывая рубиновые блики, в ушах дрожали и покачивались длинные каплевидные серьги.

«Всё, – как в тумане подумал парень, – всё пропало, назад пути уже нет». Скорлупа брони растрескалась, корочка лопнула и упала, погребая под осколками все страхи, сомнения и разочарования. То большое, горячее, что там дремало в темноте, прорвалось и затопило Максима. Тишина зазвучала. «Больно» отпустило. Тьма рассосалась. Время снова побежало. Всё вокруг будто засияло, и в этом сиянии к нему приблизилось её бледное лицо в короне золотистых волос. По коже поползли мурашки.