Элохим

– Ничего, подождем. Двенадцать лет пролетят в один миг. Я проживу сто лет. Переживу всех. Вот увидишь.

– Дай Бог Великому царю тысячи лет жизни, – брякнул неуместно Ахиабус.

– Ну ты загнул не туда. Даже Малеле-Эл не прожил столько. Или это не тот долгожитель? А, Николай? Как там его звали?

– Маф…маф…маф… Мафуса-Эл, Ваш…ваш…ваш…

– Величество! – досказал за Николая царь. – И сколько он прожил?

– 969 лет.

– Вот видишь, не дотянул до тысячи. Никому не дано жить столько. Поэтому говори реальные вещи.

– Я высказал свое искреннее пожелание, Ваше Величество.

– Ну не зли меня, идиот. За кого ты меня принимаешь? А!? Откуда знаешь, сколько лет я хочу прожить. И зачем ты ставишь мне предел. Почему тысяча? Может, я хочу прожить больше? А!?

– Виноват, Ваше Величество.

– Идиот! Сказал бы, живите столько, сколько хотите. И все. Просто и ясно. А то тысяча лет, искреннее пожелание. Идиот!

– Простите, Ваше Величество. Слово сорвалось с языка. Невзначай. Не подумал, как следует.

– Хорошо, хорошо. Не оправдывайся. А то опять не то ляпнешь. Ахо, можешь идти.

Ахиабус низко поклонился и, пятясь, вышел за дверь. Царь указал Николаю сесть ближе.

– Ну, как тебе пишется?

– Не плохо, Ваш…

– Оставь ты величать меня, – прервал его царь. – Все равно не можешь выговорить.

– Хорошо, Ваш… – Николай осекся и тут же поправил себя, – хорошо, царь.

– Ты лучше-ка скажи мне. Все еще веришь в Мешиаха?

– Да. Мидийские маги, а я им верю, сказали, что Мешиах родится через четырнадцать лет.

– А почему ты мне раньше не сказал? И почему маги ушли, Феро, не повидавшись со мной?

– Моро, ты тогда не хотел никого видеть.

– Ах да. Соломпсио. Эх, Сосо, Сосо, что ты натворила?

Царь на какое-то время ушел в себя. Потом встрепенулся и продолжил.

– А ты знаешь, Николай, маги правы. Я тоже думаю, что Мешиах родится через четырнадцать лет. По годам это точно совпадает с тем, что я наметил. К тому времени дочь Элохима достаточно созреет, чтобы зачать сына. И знаешь от кого?

– Нет.

– Ну, конечно от меня. От кого же еще? Я дам иудеям настоящего царя, настоящего Помазанника.

– Но, царь, – напомнил Николай, – Мешиах может появиться лишь среди потомков Давида.

– А ты не волнуйся. Так и будет. Он будет и моим и Давида потомком. Ты лучше запиши мои слова в своей книге. Не забудь упомянуть, что еще зимой я предвидел, что у Элохима будет дочь, а не сын.

– Не забуду, царь, я веду записи ежедневно.

– Отлично. Еще вот, запиши за сегодняшним числом: «Сегодня, 7-го числа месяца Элула, в день рождения дочери Элохима, царь Ирод мне, Николаю, сообщил, что у него очень скоро родится сын». Запомнишь?

– Постараюсь. Но, царь, вы не упомянули имя матери.

– Разве!? Запиши, от моей царицы Лоло.

– А мы не знали, Ваше Величество, – сказал Сарамалла. – Хорошая новость.

– Но, Моро, Лоло еще не царица! – возразил Ферорас.

– Это не важно. Она царица моей души. Навечно. А сын станет принцем.

– По какому закону, Моро?

– По моему закону, Феро. Я и есть закон. Понятно тебе!? А теперь оставьте меня одного.

У самых дверей царь внезапно остановил Сарамаллу.

– Задержись, Сарамалла, на минуточку.

Сарамалла вернулся к царю.

– Слушаю, Родо.

– Знаешь, нельзя девочку оставить без отца. Я решил проявить к Элохиму милосердие.

– Нет базара. Не будем его больше разорять.

– Нет, разорить-то мы его разорим, – уточнил царь. – Но не уничтожим.

Царь Ирод не ошибся. Действительно Ольга родила сына. 20-го числа месяца Элула. Но он ошибся в другом – в том, что Элохим не был способен произвести на свет мальчика. Сын Ольги был не от него, а от Элохима.

Рождение ребенка было неожиданностью для обитателей Дворца. Никто, кроме самого царя, евнуха и служанки Ольги, не знал о ее беременности. По указанию царя они хранили беременность в глубочайшей тайне. А сама Ольга, после казни Черного Евнуха и отлучения Соломпсио от Дворца, уединилась в доме Мариамме и практически ни с кем не общалась. Она выходила из дома и гуляла в саду Женского двора только по ночам, когда царские жены и наложницы удалялись в свои покои.

Мальчик был похож на дочь Анны как две капли воды: большие голубые глаза, розовая кожа, овал лица. Только у сына Ольги волосы были золотистые, а у дочери Анны – светло-каштановые. У мальчика родинка была на левом плече, как у Элохима, а у девочки на правом. И у обоих на животике с двух сторон от пупка, на одном и том же расстоянии, были маленькие родимые пятна, родовое отличие потомков Давида.

От радости царь был на седьмом небе. Ни один из его сыновей не родился с такой нежно-розовой кожей. Ни у кого из них не было столь выразительных голубых глаз, а тем более, золотистых волос. Только одна вещь омрачала его радость. Мальчик ничем не был похож на него. «Зато у него мой кулак», – утешал себя царь.

На восьмой день мальчик был обрезан на коленях Ферораса. Без всяких торжеств и пиршеств. Царь хотел назвать ребенка Августом в честь римского императора. Но Ольга решительно была против и настояла на том, чтобы мальчика назвали Давидом.