Элохим

– Да, чтобы остаться непорочной, верной Ему. Ведь Илия тоже был непорочен. И потому вознесся к Богу живым. Бог любит непорочность. Ты ведь тоже любишь непорочность, не так ли?

– Так, – непроизвольно подтвердил Элохим.

Он все больше и больше удивлялся неожиданным поворотам ее мысли. Но еще более поразительно было другое. За три года Мариам из маленькой девочки превратилась в очень рассудительную особу. Умом она выглядела старше лет на двадцать, но внешне казалась даже младше своего возраста на год, на два[66]. Элохиму одновременно было и странно и смешно слышать взрослые рассуждения от такого юного создания. Но при этом было невозможно не любоваться ею.

– Поэтому, дада, я решила посвятить себя Богу и ни за кого не выходить. Ты ведь не позволишь им выдать меня замуж против моей воли.

Никто не мог пойти против решения Храма. Как только совет старейшин примет решение, Мариам должна будет ему подчиниться и выйти замуж. И Элохим не сможет тогда ей ничем помочь.

– Почему молчишь, дада. Дочь от природы принадлежит отцу. Это закон жизни. Львы своих дочерей не уступают никому, а дерутся за них насмерть. Нет никого ближе отцу, чем дочь. Его плоть и кровь. Даже мать и жена стоят дальше.

– Мы не львы, родная, мы не звери, а люди.

– Хорошо, мы не звери. Хотя по мне, невелика разница. Звери даже в чем-то лучше нас, по крайней мере, они честнее нас. Они честно не выдают своих дочерей замуж. А что такое замужество? Сказать тебе, как я думаю?

– Скажи.

– Замужество – это продажа собственной дочери чужому мужчине. Все мрази хотят избавиться от своих дочерей поскорее и выдать их повыгоднее. Будто дочь какое-то продажное мясо, которое нужно быстрее сплавить, пока не протухло.

– Адда, ты немножко сгущаешь краски. Любящему отцу всегда хочется выдать свою дочь удачно. Ради нее же.

– Нет, любящий отец, прежде всего, должен считаться с желанием дочери. За кого она хочет выйти, и хочет ли вообще. И лишь потом решать выдать, или не выдать. Если дочь отказывается выйти замуж, отец должен оставить ее у себя. А если не отказывается, и сама предоставляет решать отцу, то он может выдать ее только за того, кто лучше него. Иначе он не должен уступать ее никому.

– Адда, родная, я тоже так думаю. Отец может уступить свою дочь только тому, кто лучше, кто более достоин ее. Но у нас другой случай. Ты живешь в Храме. Не я, а Храм решает, за кого тебе выйти.

– Они хотят меня выдать за этого вонючего слизняка Иосифа. Разве он лучше тебя? Лучше тебя нет никого.

Мариам внезапно заплакала. У Элохима защемило сердце.

– Ты ведь им не позволишь?

– Нет, родная, не позволю, – твердо ответил Элохим.

– Значит, мы всегда будем вместе?

– Да, родная. Только не плачь.

– Обещай, что никогда не оставишь меня.

– Никогда не оставлю тебя, родная.

– Верю, дада.

Мариам успокоилась, перестала плакать, хотя время от времени все еще всхлипывала. Она закрыла глаза и положила голову ему на грудь. Вскоре она стихла и как будто уснула. Элохим также закрыл глаза, откинул голову назад и прислонился к дубу.

Незаметно начало темнеть. Птицы перестали петь. В Царских Садах наступила тишина. Был слышен лишь шелест деревьев.

Элохиму, как никогда, стало покойно и хорошо. Теперь ему есть ради чего жить, и кому посвятить свою жизнь. «Желание дочери превыше всего». Отныне это закон его жизни. Нет и не может быть ничего важнее желания Мариам. Он сделает все, чтобы исполнить любое ее желание, любую ее прихоть. Только ради этого и стоит жить.

Она хочет остаться с ним. Значит, так и будет. Он с ней больше не расстанется. Она уйдет из Храма, он уведет ее в безопасное место. Но куда? В Назарет!? Нет. Туда нельзя. Если она исчезнет из Храма, ее будут искать именно там. Надо в другое место, в другой город, в другую страну – туда, куда не могут дотянутся руки Ирода и Храма. В Египет!? Да в Египет! Там их никто не найдет. А на что они будут там жить? У него денег не хватит даже на дорогу. Надо продать дом в Назарете. Но на это уйдет много времени. Что делать?

Нет, все равно они не смогут сейчас уйти. Мариам ждут к вечерней молитве. Ей нельзя исчезнуть теперь. Это вызовет переполох в Храме. Им не дадут далеко уйти. Ей надо ускользнуть из Храма незаметно. Она сможет это сделать не сегодня и не завтра. А послезавтра, в Йом Кипур, когда Храм будет переполнен людьми и все будут заняты праздником. Решено! – они уйдут послезавтра.

Нельзя было дольше оставаться. Надо было уходить, пока не стемнело окончательно, чтобы Мариам могла успеть к вечерней молитве.

– Адда, пора уходить.

Мариам не ответила. Она в самом деле уснула.

– Адда, родная, проснись!

Мариам открыла глаза. Недоуменно посмотрела на отца.

– Тебе пора, родная.

– Боже мой, я опоздаю на молитву, – испуганно сказала она и быстро вскочила на ноги. – Пойдем скорее!

Она схватила его за руки, и они выбежали на тропинку.

– Не бойся, родная, ничего страшного не случится, если немножко опоздаешь, – сказал Элохим, несколько замедлив свои шаги.

– Дада, нельзя опаздывать. Ты даже не знаешь мою наставницу. Ни на секунду нельзя опаздывать на молитву, – ответила она, ускорив свои шаги.