Элохим

– О Боге ничего нельзя сказать, – задумчиво промолвил Элохим, стараясь уйти в общее рассуждение. – Нельзя даже сказать, что Он существует или не существует. Мне одно ясно. Он не существует в том смысле, в каком существуют люди, животные, растения и весь этот мир. Если он существует, то существует как-то иначе и не в этом мире, а за его пределами.

– Мир сновидений также существует не в том смысле, в каком существует видимый мир, а как-то иначе.

– Адда, ты хочешь сказать, что Бог живет в мире наших сновидений?

– Не совсем. Он живет между миром сновидений и видимым миром. Это совершенно другой мир, и мы попадаем в него в тех редких случаях, когда просыпаемся во сне. Я уверена, что есть ни один и ни два, а три мира. Сон, явь и то, что между ними. Вот там-то, между сном и явью, и открывается непостижимый мир Бога. Я есть мой Мир, Ты есть мой Сон, а Бог есть Я и Ты между Миром и Сном.

– Красиво! Но слишком красиво, чтобы быть истиной.

– Ты есть мой Мир, Я есть твой Сон и Бог есть наша Любовь, – сказала проникновенно Мариам, настолько проникновенно, что слезы навернулись у нее на глаза.

Элохим не удержался, крепко обнял ее. И она прошептала:

– Любовь больше истины!

107

На какое-то время они лишились чувства реальности. Словно кроме них в мире никого не было. Она сидела у него на коленях, обвив свои руки, как ребенок, вокруг его шеи. Элохим едва ощущал ее. Она казалось ему невесомой, как перышко. Только под рукой он осязал ее тоненький стан, трепещущий при каждом ее вздохе.

Чем дольше они так сидели, тем больше Элохим осознавал, что грань между отцом и дочерью стирается и что он обнимает не просто дочь, а самое желанное существо. Она положила голову ему на плечо, и он ощутил ее горячее прерывистое дыхание. И он вспомнил встречу с Анной у Шушанских ворот. У него закружилась голова.

Ему стоило больших усилий, чтобы взять себя в руки. Он осторожно поднял ее, посадил на пень, а сам уселся рядом на траву. Она недоуменно посмотрела на него.

– Адда, родная моя, мы живем в мире, где нельзя допустить, чтобы любовь перешла в кровосмешение.

– Дада, я не понимаю.

– Родная моя, в Законе ясно сказано: «Никто ни к какой родственнице по плоти не должен приближаться, чтобы открыть наготу».

– Это ко мне не относится. Я не приближалась ни к какой родственнице и не открывала ее наготу, – с улыбкой ответила Мариам.

– Зато относится ко мне, – сказал Элохим.

– И к тебе не относится. В Храме Тору я изучала ежедневно. В Вайирке перечислены пятнадцать родственниц, с кем нельзя совершать аройот – мать, сестра, тетя, жена брата, отца, сына, одним словом упомянута всевозможная родня. Даже дочь дочери не забыта. Но ни слова о самой дочери. По-твоему, это случайно? По-моему, нет. В Торе нет ничего случайного.

– Адда, очевидно, кровосмешение с дочерью настолько омерзительно, что Моисею было противно упомянуть о нем.

– Да, омерзительно, если отец берет свою дочь насилием. Закон говорит: Le-galoth ervah – не открывай наготу! А что это такое? Открывать наготу – это как бы действие. Нельзя открывать наготу родственницы против ее воли. Закон запрещает как раз насилие. Но он не запрещает родственнице самой открывать свою наготу. Это не насилие.

– Адда, Le-galoth ervah – иносказательно выражает кровосмешение.

– Не совсем так. Оно означает изнасилование. Если бы ты приблизился к своей дочери, чтобы открыть ее наготу против ее желания, то совершил бы насилие. Тора обращается непосредственно к мужчине, как бы говорит ему: не приближайся к родственнице, не открой ее наготу, то есть не насилуй ее. Совершенно другое дело взаимная любовь между отцом и дочерью.

– Адда, всякое кровосмешение запрещено законом.

– Хорошо, дада. Пусть будет так. Всякое. Но мы – исключение. Всякий закон допускает одно исключение.

– Но за исключением закона о кровосмешении. Это тоже исключение, исключение из всех законов. По-моему, адда, ты слишком буквально понимаешь закон.

– Дада, закон есть закон. Я понимаю его так, как он написан. От себя ничего не прибавляю и от него ничего не убавляю. Я уверена, что Тора намеренно исключила дочь из числа родственниц, с кем запрещено совершать кровосмешение.

– Адда, всякий закон не совершенен, поскольку написан человеком. Но оставим в стороне не нами написанный закон. Давай установим свой Закон.

– Ой, дада, как здорово! Установить свой Закон. Это мне нравится.

– Скажи, одобряешь ли ты кровосмешение?

– Разумеется, нет.

– А между отцом и дочерью?

– Тоже нет. Дочери обычно сильно любят своих отцов. Для многих из них это как бы первая любовь. А отцы бывают разные. Некоторые могут воспользоваться этой любовью, злоупотреблять своей неограниченной властью над дочерьми.