Элохим

– Мариам, – сказал Габри-Эл, – у тебя родится сын. Теперь у тебя и сына возможны две участи. Одна из них – жизнь презренного мамзера. Сын вырастет и вечно будет попрекать и пилить тебя, превратит твою жизнь в сущий ад, и, в конце концов, сведет тебя преждевременно в могилу. И сам сдохнет, как собака на обочине дороги. Другая участь – это жизнь Спасителя. Его признает сам Эл Элйон как Своего Сына. Он станет Великим Царем Иудейским и Высшим Священником Эл Элйона. До последней йоты исполнится Великое Тайное Предсказание. Сын твой изменит жизнь на земле, внесет в мир Любовь. Выбор между этими судьбами теперь всецело зависит от Элохима, от силы его любви к тебе, от того насколько он оправдает смысл своего имени. Ибо Спаситель родится от величайшей любви на земле. В первом случае ты назовешь своего сына Пантерой, по имени римлянина со шрамом на лбу, ибо тот попытается изнасиловать тебя, и люди подумают, что это его сын. А во втором случае ты посвятишь сына Эл Элйону и назовешь его именем Имману-Эл.

На прощание Габри-Эл прошептал ей на ухо сокровенную Тайну Тайн Великого Тайного Предсказания Мелхиседека. И обязал Мариам открыть ее Элохиму лишь в том случае, если она не усомнится в нем.

– Дада, теперь я уверена. У меня будет сын.

Элохим смутился. Мариам вновь поставила его в неловкое положение.

– Не смущайся, дада. Надо радоваться. Ты не сделал ничего плохого.

– Адда, кровосмешение – жуткий грех.

– Жутко согрешил Адам.

– Да, я забыл, что Ева была дочерью Адама. Вот видишь, Бог не одобряет кровосмешение.

– Нет, не перед Богом он согрешил. Бог не так щепетилен, чтобы разозлиться из-за мелочей. Подумаешь, Адам всего лишь переспал с Евой! Нет, он согрешил перед жизнью, перед источником жизни, перед всеми растениями. Нельзя было ему срывать плоды с дерева познания. Знания он так и не получил, но зато уничтожил дерево познания. Оно засохло.

– Откуда знаешь? – удивился Элохим, услышав ее необычное толкование грехопадения.

– Знаю, – уверенно ответила Мариам, – единственный грех на этой земле – это грех против растений, источника жизни всех живых существ. Все остальное дозволено. Ты ведь не уничтожал и не повреждал никакого дерева. Ты дашь новую жизнь. Разве это грех, скажи?

– Жизнь мамзера? – грустно спросил Элохим как бы самого себя.

– Нет, Спасителя, – ответила Мариам.

Элохим не поверил. Неужели злая шутка повторяется?

– Адда, я чувствую себя глубоко виноватым.

– Ты ни в чем не виноват. Мы оба ни в чем не виноваты. Разве это наша вина, что мы любим только друг друга!?

– Нет, не наша.

– И ты будешь любить меня всегда?

– Да, родная!

Элохим прижал ее к себе. Она обняла его за шею.

– Лишь двоим дано знать Тайну Тайн, – прошептала Мариам. – Тебе и мне.

Элохим узнал слова, точь-в-точь произнесенные в свое время рабби Иссаххаром, и тут же побледнел. Даже в своем самом диком воображении он не мог бы допустить, что Мариам окажется той самой таинственной женщиной, о которой было сказано в Великом Тайном Предсказании Мелхиседека.

– Ее можно прошептать тебе только на ухо.

Мариам поднялась на цыпочках и дотянулась губами до его уха. Она шептала не долго, но то, что он услышал, превзошло все его ожидания. На какое-то время он лишился дара речи. Закрыв глаза, он крепко прижал ее к сердцу.

– Я наконец-то обрел Его! – промолвил Элохим.

– Да, дада. Теперь ты тоже Его знаешь. И больше не надо искать.

– Скорее бы выбраться из этой страны.

– Но еще остается убить римлянина.

– Какого римлянина? – удивился Элохим.

– У которого шрам на лбу.

109

С той минуты, когда Сарамалла сказал, что у того иудея нет жены, а есть дочь, в Пантере, словно что-то вспыхнуло. Прежде он нападал на своих жертв, не задумываясь ни о чем. У него что-то замыкалось в сознании, как только кто-то возбуждал его. Видимый мир для него сужался. Он не мог видеть ничего, кроме того, что завораживало его взор, будь это большая грудь или полные бедра. Он шел на свою жертву как на манящую цель, едва обращая внимание на то, кто это: женщина, девочка или мальчик. И никогда в его голове даже не мелькала мысль, что все эти изнасилованные им женщины, девочки и мальчики могли бы быть чьими-то женами, дочерьми и сыновьями.

– Ни разу, кхе, не е*ал ни одну дочь. А ты как? Е*ал, чью-то, кхе, дочь? – спросил он с детской любознательностью Дворцового Шута после встречи с Сарамаллой.

Дворцовый Шут тогда, еще не догадавшись о ком речь, объяснил ему, как неразумному детине:

– Видишь ли, Пантера, одно дело, когда не знаешь ничего о женщине, чья она жена, чья мать, чья сестра или чья дочь. Совершенно другое дело, когда знаешь кто ее муж, кто ее брат, кто ее сын или же, кто ее отец. Очень острое ощущение. Сечешь разницу?

– Кхе-кхе, – неопределенно прокряхтел Пантера.

– Хорошо, скажу тебе иначе. У нас на Востоке нет ничего хуже для мужчины, чем узнать, что кто-то обесчестил твою сестру, мать, жену и, особенно, дочь.

– А их у меня, кхе, нету, – заржал Пантера.

– Не о тебе речь. А о мужчине вообще.

– А-а-а-а!