Элохим

– Абба, им еще не нравится, что мы разделили Храм на дворы для евреев и гойев. Что иноплеменникам под угрозой смерти запрещено пересекать согер и вступать ногой во внутренние дворы Храма.

– Это не совсем так. Храм разделен не только и даже не столько по народному признаку. Под угрозой смерти всем сынам Израиля, за исключением Коген Гадола, запрещено переступать порог Святая Святых. Храм разделен по многим признакам и многократно. Но главное по предназначению и по принципу представительства. У Коген Гадола одно назначение, у священников другое, третье у мирян. В Египте ворота храма вообще были закрыты для народа. Только священники и фараон имели доступ к храму. А наш Храм открыт для всех.

– Абба, тебе нужен покой, – сказала Анна, встав с места. – А я утомляю тебя своими глупыми вопросами. Иосиф, пора нам домой.

– В самом деле, уже поздно, – сказал Иосиф.

– Приду утром, абба. Спи спокойно, родной мой.

Все трое попрощались с рабби Иссаххаром.

– Йешуа, – позвал рабби Иссаххар своего племянника, когда тот был у двери. – Задержись на минутку.

Иосиф и Анна вышли за дверь.

– Йешуа, когда-нибудь в будущем ты станешь Коген Гадолом. Я в это верю. Но Зиз Аарона я передам тебе уже двадцать пятого. Перед тем как пойдешь проводить Анну к Шушанским воротам. И тебе надо будет надеть его в ту ночь.

– Но, рабби, вы говорили, что…

– Я помню, что говорил. Мое время подходит.

– Вот увидите, вам уже завтра станет лучше.

– Нет, Йешуа. Не станет.

– Но почему?

– Потому, что смерть уже улыбнулась мне.

35

Было уже далеко за полночь, когда Соломпсио вернулась от отца к себе, в дом Мариамме. Дверь ей открыл Черный Евнух.

– Все спят? – спросила она.

– Да, Ваше Высочество. Только ваша служанка не спит. Ждет вас.

– Она мне не нужна. Отправь ее спать.

– Слушаюсь, Ваше Высочество.

– Да прекрати называть меня Высочеством.

– Как прикажете, Ваше Высочество.

– Зови просто по имени. Соломпсио. Нет, лучше Елена. Или еще лучше Элла.

– Хорошо, Элла.

– Но только наедине. Пусть это будет нашей маленькой тайной. А я буду звать тебя Коко. Хорошо, Коко?

– Хорошо, Элла.

– А Лоло тоже спит?

– Да. Давно. Как вернулась, легла спать.

– Она очень красивая. Не видела никого красивее. Она затмила даже красавицу Мариамме. Я имею в виду не мать, а мачеху, – уточнила Соломпсио.

– Да, она очень милая.

– Милая и красивая – вещи разные. Хотя ты прав. Она одновременно и красива, и мила. А как я, по-твоему?

– Вы тоже очень красивы.

– А кто красивее. Я или она?

– Вы одинаково красивы.

– Значит, она, – сказала грустно Соломпсио. – Хорошо, что не солгал. Терпеть не могу врунов.

– Нельзя вас сравнивать. Вы обе красивы. Каждая по-своему. Она светловолосая, белокурая. Как дочь Солнца. А у вас волосы черные, длинные, словно шелковые. Как у дочери звездной ночи.

– А ты прямо поэт, Коко. Только жаль, что хобот у тебя никчемный.

Соломпсио неожиданно схватила Черного Евнуха между ног, как бы проверяя верность своих слов, и убедившись в безжизненности его ****а, разжала пальцы.

– Не обижайся, Коко. Я пошутила, – рассмеялась она и побежала по ступенькам вверх на второй этаж.

Там в коридоре первая дверь вела к покоям ее матери, где теперь и поселилась Ольга. Комнаты Соломпсио и маленькой Сайпро находились дальше по коридору.

Соломпсио на несколько секунд задержалась у дверей Ольги, приоткрыла их, убедилась, что Ольга спит, а затем, ушла к себе. Разделась, вошла в смежную ванную комнату. В ванне вода была еще теплой. Она залезла в нее. Братья ей рассказывали, что в Риме самые знатные аристократки принимают ванну из ослиного молока. Якобы, кожа становится нежной и пахнет как у младенца молоком. «Интересно, сколько же ослих надо держать, чтобы ежедневно заполнять ванну? – спросила она про себя. – Сто, двести, а может быть пятьсот?». Она закрыла глаза. Почувствовала свое тело невесомым. Подняла ноги, острые коленки показались из-под воды. Повела тоненькими пальчиками по животу, потом вниз, еще ниже и сжала ноги вместе.

Она с удовольствием уснула бы так. Но вода довольно быстро остыла. Она встала и вылезла из ванны. Вытерлась и накинула на себя шелковую ночную рубашку.

Спать теперь расхотелось. Подошла к окну. Сад во дворе был залит лунным светом. В темноте за деревьями выступала крыша Красного Пентагона. Она посмотрела в сторону Августова дома. За высокими стенами Женского двора были видны лишь верхний этаж и кровля царского дома. Окна в покоях царя были ярко освещены. Царь еще не спал. «Интересно, чем он занят?», – невольно мелькнуло в голове. «А может быть поговорить с ним об ослином молоке. Стоит ли? Сколько же ослят останется без молока!? И еще захочет влезть со мной в ванну. Нет, не стоит. Все это чушь собачья, римский маразм».

Отошла от окна. Подошла к кровати и легла навзничь прямо на покрывало. Закрыла глаза. Некоторое время так и лежала, с закрытыми глазами. Сон не шел. Что-то не давало ей спать. Но не могла понять что?

Открыла глаза. Перевернулась на живот, обняла подушку и уставилась в темноту. Затем внезапно вскочила на ноги и вышла из комнаты.