Элрик: Лунные дороги

– Согласен, подобные ассоциации просто смешны. – Гейнор придвинулся поближе к огню. – Но мой отец помнит, как твой дед показывал ему золотую чашу, которая соединяла в себе свойства стекла и металла. Он говорил, она казалась теплой и почти живой.

– Если такая семейная тайна и существовала, кузен, то меня в нее не посвятили. Мой дед умер вскоре после заключения мира. Он никогда не доверял мне своих секретов.

Клостергейм нахмурился, словно решая, верить мне или нет. Гейнор же явно сомневался.

– Если кто из фон Беков и должен знать о подобных вещах, так это ты. Твой отец погиб из-за своих ученых занятий, а ты прочел все книги в библиотеке. Фон Аш передал тебе все, что знал. Да ты, кузен, и сам почти музейный экспонат. А это все-таки лучше, чем быть клоуном в цирке.

– Что правда, то правда. – Я взглянул на жуткие «охотничьи» часы на каминной полке и попросил меня извинить. Пора было откланяться.

Гейнор применил весь свой шарм, чтобы загладить ситуацию, когда понял, что оскорбил меня, но его замечание обидело меня не больше, чем весь этот разговор с ним и Клостергеймом. Подобной грубости в нем я раньше не замечал. Что ж, с волками жить, по-волчьи выть. Именно так он и собирался выживать.

– Но мы же еще не закончили дела, – сказал Клостергейм.

Гейнор отвернулся к огню.

– Дела? Так вы приехали по делу? – я притворился, что удивлен.

Гейнор ответил тихо, даже не взглянув на меня:

– Берлин принял решение. О германских реликвиях.

– Берлин? То есть Гитлер и компания?

– Подобные вещи их завораживают, кузен.

– Они символизируют могущество древней Германии, – резко произнес Клостергейм. – Представляют все то, что утратила германская аристократия, – живую кровь отважного, воинственного народа.

– И зачем вам понадобился мой меч?

– Чтобы лучше его сохранить, кузен, – ввернул Гейнор прежде, чем Клостергейм успел ответить. – Чтобы его не похитили большевики, например. Или он не пострадал каким-нибудь другим образом. Уверен, ты согласишься: этот клинок – сокровище нации. Конечно же, во всех экспозициях укажут твое имя. И наверняка будет предусмотрена финансовая компенсация.

– В любом случае, о так называемом Граале мне ничего не известно. А что произойдет, если я вдруг откажусь отдать вам меч?

– Ты станешь врагом государства. – Гейнор упрямо разглядывал свои начищенные до блеска сапоги. – А значит, и врагом партии и всего, за что она борется.

– Врагом партии? – задумчиво произнес я. – Только глупец может надеяться выжить, бросая вызов Гитлеру.

– Именно так, кузен.

– Что ж, – сказал я, выходя из кабинета, – глупцы в семье фон Беков – большая редкость. Пора спать, завтра поговорим.

– Уверен, что и сны тебе приснятся соответствующие, – таинственно произнес Гейнор.

Клостергейм высказался прямо:

– Современная Германия оставила все сантименты в прошлом, мы создаем новые традиции, граф. Вам меч принадлежит не больше, чем мне. Это достояние Германии, символ древней силы и доблести. Символ нашей крови. Вы же не станете предавать свою кровь.

Я смотрел на стоявших передо мной горца, жертву инцеста и арийца со славянскими корнями. А затем взглянул на свою белую руку с бледными ногтями и темноватыми венами.

– Наша кровь? Моя кровь… Кто вообще придумал этот миф насчет крови?

– Мифы – это древние истины, рассказанные в виде истории, – наставительно произнес Клостергейм. – В этом и заключается секрет успеха Вагнера.

– Да уж, секрет его явно не в музыке. Мечи, чаши, измученные души… Вы упомянули, что у клинка есть пара? Может, владельцу второго меча захотелось получить и мой для коллекции?

Гейнор, стоявший позади Клостергейма, ответил:

– Второй меч, кузен, по слухам, находился в Иерусалиме.

Я отправился спать, не в силах сдержать улыбку, но вскоре меня снова охватило неприятное предчувствие; моя голова еще не коснулась подушки, а я уже начал думать, как спасти меч и самого себя от Гитлера. А затем, в то странное мгновение между явью и сном, я вдруг услышал голос: «Естественно, я принимаю этот парадокс. Ибо из парадоксов и состоит мультивселенная. В этом и заключается суть человечества. Мы существуем благодаря парадоксам». Голос был очень похож на мой собственный. Но он был преисполнен такой власти, убежденности и силы, какими я не обладал.

Сначала я подумал, что кто-то вошел в спальню, но затем вновь соскользнул в сон; в ноздри ударил тяжелый запах. Едкий, почти физически ощутимый, но не сказать, что неприятный. Какой-то кисловатый и сухой. Так, кажется, пахнут змеи. И ящерицы.

Огромные ящеры. Способные летать по небу по приказу смертных и сжигать ядовитым огнем своих врагов. Врагов, которые играют не по правилам и готовы побеждать любой ценой, кем бы ни пришлось стать и что бы ни пришлось делать.