Елтышевы

Он еще говорил, говорил что-то бесцветно и виновато, тоном объясняющего, где загулял вчера, муженька, но Валентина Викторовна не слушала — в мозгу засела и повторялась одна фраза: “В течение месяца освободить...” Это значит — выселяться со всеми вещами, горшками, телевизором этим несчастным (взяла пульт и выключила его вовсе), с диваном огромным, скрипучим, с книгами, которые давно никто не читает. Взять и оказаться на улице.

— И, — перебила мужа, — и как теперь?

Он вспылил:

— А я знаю — как?! Как! Извиняюсь, мало денег с алкашни собирал, не хватает нам на квартиру.

Валентина Викторовна села на диван, пружины с писклявым стоном сжались. Муж же, наоборот, вскочил, заметался по небольшому свободному пространству комнаты:

— Тридцать лет проработал! Улицы эти топтал пэпэсником! И — вот... Сволочи!

— Погоди, — пересилив страх перед его криками, остановила Валентина Викторовна; муж кричал подобное за последние месяцы не раз и не два. Пора было искать какой-то выход. — Погоди, давай решать.

— Чего тут решать?! В петлю башкой...

— Пре-кра-ти!

Появился сын. Мокрый, голый, с намотанным на бедра полотенцем. Хмуро взглянул на родителей, пошлепал к себе.

— Артем, — окликнула Валентина Викторовна. — Подойди сюда.

— Что? — он остановился, но не обернулся.

— Подойди, я говорю!

Подошел. Высокий, крепкий, с волосатой грудью молодой мужчина, а глаза детские, насупленного ребенка...

— Так, Николай, — Валентина Викторовна почувствовала небывалую решимость, — Николай, присядь. Так, давайте решать... Семейный совет.

Сын хмыкнул.

— Ну-ка! Сядь тоже быстро! Нас со дня на день на улицу вышвырнут, а он хмыкает... Так. — Постаралась успокоиться. — Так, какие у нас варианты? Во-первых, можно снять квартиру...

— Двухкомнатка — пять тысяч за месяц, — вставил сын.

— Откуда ты знаешь? — Зарплата Валентины Викторовны была четыре семьсот.

— Ну, спрашивал.

— Дом тогда, может...

— И что? — подал голос муж. — Ну, снимем, год проживем, два... Нам с тобой недолго осталось, а они, — кивнул на сына, — Денис вернется.

Валентина Викторовна хотела сказать, что надо об этом было заранее думать, что эта квартира — ведомственная, не их, и такое рано или поздно случилось бы. Не стала, боясь нового взрыва... И тут, как светом блеснуло в голове, нашелся выход:

— Тогда, может быть, так — в деревню? Сорок километров отсюда.

— В эту, — поморщил лоб Николай, — в твою? — Сам он был местный, городской, но давно растерял родню, а тот барак, в котором провел детство, снесли еще в семидесятых.

— А куда еще? Там тетка, жива, наверно... Изба у нее.

При слове “изба” Артем опять чуть было не хмыкнул. Валентина Викторовна заметила:

— А что?! Что еще? Вот работал бы, учился... Двадцать пять лет мужику, а все, как этот...

— Но ты-то работаешь, — перебил муж. — Оттуда, что ли, мотаться каждое утро.

— Уволюсь. Не могу больше видеть их... Я ведь тоже не железная, чтобы так... Сама как убийца себя чувствую.

Николай кряхтнул и отвернулся.

Некоторое время молчали. Сын ежился, мерз, но, видимо, понимал, что взять и пойти сейчас одеваться — опасно. Разорутся, что ему все равно. Нужно дотерпеть.

— Ну, — первой заговорила Валентина Викторовна, — как? Завтра возьму отгул, съезжу. Может... Может, ничего там и нет уже... А? — Посмотрела на мужа, на  сына. — Как-то ведь надо... А? — Они молчали, и Валентина Викторовна опять стала терять терпение, в горле заклокотал крик: — Куда-то ведь надо деваться нам, в конце-то концов!

Сошлись на ее варианте. Муж — обреченно, сын, казалось, равнодушно.

Валентина Викторовна переоделась в халат, пошла на кухню. Готовить ужин. Достала из-под морозильника размороженный кусок свинины, поставила воду для рожек. Выбрала из корзинки луковицу... Движения были четкие, заученные десятилетиями повторений, но стоило взглянуть на какую-нибудь вещь — на кухонный шкаф, на давно уже не используемую ручную соковыжималку, на форму для торта, — и руки опускались. Каждая вещь словно кричала, вопила жалобно и настойчиво: “Возьми меня! Не выбрасывай! Я пригожусь!” И представлялись скорые неотвратимые часы, когда нужно будет упаковывать, сортировать, вытаскивать мебель, куда-то ее грузить... Валентина Викторовна боролась с желанием бросить нож, сесть на табуретку, зажмуриться. Не быть.

Вошел Николай, постоял, необычно для него нерешительно переминаясь с ноги на ногу, потом предложил:

— Может, я это... за бутылкой схожу... Что-то трясет, прямо... Напряжение снять.

Валентина Викторовна кивнула:

— Сходи. Только получше купи какую. — Ей тоже хотелось немного выпить.

Глава третья

Деревня называлась Мураново, по протекающей рядом речке Муранке. Когда-то это было село — на холмике стояла церковь, которую в шестидесятых снесли и поставили на ее месте похожий на амбар клуб.