Элвис Пресли. Безрассудная любовь

Он вернулся в Мемфис за две недели до Рождества, и хотя они продолжали видеться и обмениваться тайными посланиями и в новом году, она вскоре начала думать о нем в прошедшем времени. Что касается Элвиса, он так никогда и не дал ясно понять, что думал он; некоторые парни считали, что он просто слишком труслив, чтобы сделать то, что ему действительно хотелось сделать, однако он никогда не признавался в своих чувствах никому из них. Дома в Грейсленде он продолжал делать все то же, что и всегда: он нанимал «Мемфиэн», слушал госпел — пластинки и вместе с Присциллой смотрел фильм за фильмом на домашнем кинопроекторе. Он сделал свое обычное рождественское пожертвование — на этот раз передав 55 тысяч долларов пятидесяти восьми преимущественно местным благотворительным организациям — и получил наградную пластину на скромной церемонии в офисе мэра; он послал одну тысячу долларов своему кузену Джину, который оставил свою службу в его личном штате прошлой весной при несколько туманных обстоятельствах и теперь с трудом перебивался. Он даже приобрел обручальное кольцо, что привело в радость ювелира Хэрри Левитча, добросердечного человека, который подружился с Элвисом, когда он только что закончил школу, пока тот не выяснил, что это была замена кольцу, которое потеряла бабушка Элвиса. 8 января он тихо отпраздновал дома свой двадцать девятый день рождения, а затем двенадцатого числа отправился в Нэшвилл, чтобы принять участие в записи саунтдтрека впервые с прошлого мая.

Первоначально предполагалось, что на майской сессии будут записаны альбом и сингл, однако, так как Полковник все больше склонялся к тому, чтобы сосредоточиться исключительно на записях саундтреков, альбом был отложен в сторону, а четырнадцать дорожек пошли на синглы («Witchcraft», например, стала в октябре 1963 года стороной в песне «Bossa Nova Baby» из фильма «Fun in Acupulco») и «бонус — треками» на альбомах с саундтреками. Элвис понимал, что это всего лишь хороший бизнес; Полковник объяснил ему все это раньше, как и объяснил относительно издательской политики: лучшие авторы «Хилл энд Рейндж» оспаривали право на участие в их картинах в конкурентной борьбе, которая никому не давала возможности воспользоваться преимуществами системы. Конечно, бывали времена, когда предпочтение могло отдаваться таким авторам, как Дон Робертсон или Док Помус и Морт Шуман, но они хорошо понимали, что их могли с легкостью заменить (и заменяли), если они начинали слишком многого требовать. Их политика может показаться жестокой, признавал Полковник, но это жестокий мир, в котором они делают только то, что делали до них все остальные, с которыми раньше точно так же поступал кто — то другой.

Тем не менее Элвис не мог не заметить, что объемы продаж существенно упали: пластинка «Return to Sender» стала в 1962 году его последней миллионной пластинкой, и если бы он более внимательно вник в дело, он бы обнаружил, что общий объем продаж всех трех новых синглов за этот год составил менее двух третей от объема продаж за 1962 год, в то время как продажи альбомов колебались на уровне 300 тысяч копий. Не ускользнуло от его внимания и качество песен к кинофильмам, и снижение стандартов нового материала, который поставлял для записи Фредди Бинсток. Возможно, на них по — прежнему работали лучшие авторы, но было похоже, что их лучшие песни доставались не им.

Причина возвращения Элвиса в студию в январе 1964 года, однако, не имела никакого отношения к Фредди, Полковнику или издательской политике, а была связана с песней, в которую он по — настоящему верил, — «Memphis, Tennessee» Чака Берри. Он уже пробовал сделать ее на последней записи, но знал, что может сделать лучше, — на самом деле он чувствовал, что эта вещь может стать одним из лучших его синглов вообще.

«Мемфис» впервые была выпущена в версии ее создателя в 1959 году и не снискала особого успеха в чартах. Затем весной 1963 года, практически перед самой нэшвилльской записью, свою инструментальную версию выпустил Лонни Мэк, и эта версия в конце концов стала пятой в чартах поп — хитов. Версия Элвиса отличалась и от той, и от другой. Тяжелое двойное барабанное вступление Бадди Хармана и Ди Джея Фонтаны настраивает вас на нечто вроде «джангл — ритмов» и вокального натиска, предпринятого Элвисом на песню Литтла Ричарда «Long Tall Sally» несколько лет раньше, но вместо этого в его вокальном вступлении мы слышим нежную, трогательную мольбу, почти плач, когда он излагает историю Берри, в которой поначалу кажется, что певец пытается докричаться до жены или подруги в Мемфисе, но затем в неожиданном повороте, от которого захватывает дух, выясняется, что его мольба и призыв обращены к его шестилетней дочери («We were pulled apart because her mom did not agree / And tore apart our happy home in Memphis, Tennessee»).