Читаем Элвис жив полностью

Дорога, ведущая к Нашему Месту, имелась и в аду. Но была так же пуста, как и городские улицы. Никто Максиму не встретился, никто прущую вверх «альфа ромео» не обогнал.

Отличие, правда, имелось – на горных вершинах не видно ни капельки снега. Что, впрочем, и неудивительно, на постоянном-то солнце. У преисподней свои физические законы. А с другой стороны, при встрече с отцом снег присутствовал…

Ну и ладно. Значит, там он был нужен, а здесь – нет. И не станем ломать голову над глупыми проблемами!

Пластмассовый стол здесь за машиной не гонялся. По-видимому, выполнил свою работу несколькими днями ранее и был с честью отпущен на свободу.

Максим остановил машину в том самом месте, где побывал, будучи живым. Площадка выглядела точь-в-точь как в мире живых.

Заглушил двигатель, посидел некоторое время, присматриваясь и прислушиваясь.

Безмятежная вселенская тишина. Но сейчас она почему-то пугала. Хотя чем можно вызвать страх у мертвеца? Разве что угрозой пока еще живому, чья судьба не перестала тебя беспокоить. В общем, хрень какая-то опять!..

Максим вышел из машины и некоторое время бродил вдоль обрыва, отыскивая нужное место.

Кажется, вот здесь должно находиться. Сейчас проверим!

Он вернулся к машине, открыл багажник, покопался среди каких-то тряпок.

М-да-а-а, шанцевым инструментом и не пахнет. В наличии только пара отверток, неведомо как затесавшихся в принадлежащую бабе машину. Может, Бард оставил? А может, к этой «альфа ромео» Бард вообще никакого отношения не имеет, а хозяин ее – Элвис? А то и вовсе его неведомое начальство.

Максим вернулся к найденному месту и принялся разрывать отвертками плотную землю.

Он хорошо помнил, что тут происходило. То есть не тут, в преисподней, конечно, а в мире живых.

Им с Леной – лет по семнадцать.

Отправились с одноклассниками в турпоход в горы. С рюкзаками за спиной – машины у Максима тогда еще не было. И во время стоянки удрали от остальных туристов. На удобную обзорную площадку наткнулись совершенно случайно. Поздним летним вечером побывали тут, на этом самом месте, ставшем в результате на всю жизнь Нашим…

Передавая друг другу, допивают из горла бутылку вина и любуются горами. Пейзаж такой, что сердце заходится. Хотя, если быть честным, оно заходится вовсе не от природных красот. По крайней мере, у него…

Лена достает из сумочки ручку, потом свой блокнотик, вырывает из него листок и показывает на опустевшую бутылку:

– А давай оставим записку самим себе! Зароем в землю. Потом найдем ее, лет через пятьдесят!

– А давай, – смеется в ответ Максим.

– И что напишем?

– Давай так и напишем: «Привет вам, старичкам, дедушке Максиму и бабушке Лене!» – хохочет Максим.

– Нет, ну я серьезно! Надо написать, что сейчас с нами происходит. Что мы сейчас с тобой думаем, чувствуем. Что вот ты сейчас чувствуешь? Можешь высказать одним словом?

– Могу. «Ура-а-а!»

– Это все, что ты можешь сообщить? – смеется Лена. – Будущим поколениям?

– Ну да. А че им еще сообщать?

– Балбес! Что, так и напишем? «Ура»?

– Да. Хотя нет! Я могу сказать, что чувствую, еще короче. Вот, послушай, как звучит. «А-а-а!» – И Максим вопит радостно и глупо.

Они с Леной некоторое время смеются, а потом выводят на бумажке именно эти самые буквы: «А-А-А». И добавляют к ним семь восклицательных знаков – счастливое число…

Где же оно, это послание? Или осталось в мире живых? Нет, не может быть – тогда бы «альфа ромео» здесь не появилась. Так что ищем.

Максим выкопал с десяток ямок, пока не отыскал зарытую бутылку в целости и сохранности. Наклейка за эти годы, разумеется, полностью сгнила, но помнится, что пили они вовсе не «Солнцедар». Девушек такой мерзостью не угощали. Помнится, имелось грузинское вино «Иверия», белый портвейн, фугас, то ли семнадцать, то ли восемнадцать градусов, мало сахара. В общем, по тем временам мощная штука, стоил два с чем-то рубля…

С помощью той же отвертки Максим выковырял из бутылки пробку. Бережно извлек бумажку. Она пожелтела, но сохранилась. И была на ней именно та самая надпись – память не подвела.

А ведь, пожалуй, с этого все и началось.

Вот только как понять – оно или не оно? Возникающего в прошлые разы понимания и близко нет. Впрочем, если он и ошибся, то время исправиться еще есть. Надо просто здесь не задерживаться. А внизу Элвис непременно подскажет – разгадал он загадку или нет.

Максим убрал записку в карман куртки, сел в машину и поехал назад, в город. 

* * *

«Альфа ромео» он поначалу припарковал на том самом месте, откуда отправился в горы. Напротив пляжной скамейки. И хотел уже было выбраться из салона, когда вдруг понял, что не имеет ни малейшего представления о том, где сейчас находится сладкая парочка. А Элвиса нужно найти позарез, поскольку только он может сказать, разгадана ли загадка. Собственные ощущения по-прежнему оставались совершенно невнятными, и уверенности в правильности предпринятого к Нашему Месту путешествия не было абсолютно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Городская проза

Бездна и Ланселот
Бездна и Ланселот

Трагическая, но, увы, обычная для войны история гибели пассажирского корабля посреди океана от вражеских торпед оборачивается для американского морпеха со странным именем Ланселот цепью невероятных приключений. В его руках оказывается ключ к альтернативной истории человечества, к контактам с иной загадочной цивилизацией, которая и есть истинная хозяйка планеты Земля, миллионы лет оберегавшая ее от гибели. Однако на сей раз и ей грозит катастрофа, и, будучи поневоле вовлечен в цепочку драматических событий, в том числе и реальных исторических, главный герой обнаруживает, что именно ему суждено спасти мир от скрывавшегося в нем до поры древнего зла. Но постепенно вдумчивый читатель за внешней канвой повествования начинает прозревать философскую идею предельной степени общности. Увлекая его в водоворот бурных страстей, автор призывает его к размышлениям о Добре и Зле, их вечном переплетении и противоборстве, когда порой становится невозможным отличить одно от другого, и так легко поддаться дьявольскому соблазну.

Александр Витальевич Смирнов

Социально-психологическая фантастика

Похожие книги

Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза