Эмигрант

— Ее я не виню, — долго думая, в итоге ответил человек. — Единственное, о чем я жалею, что не смог провести ее в последний путь. Я был тем, кто являлся ее творением… Ее монологом. Даже самые близкие родные и друзья отвернулись от нее. И я, как самое настоящее воплощение ее мечты и таланта, обязан был посмотреть в ее глаза последний раз… Но, как показало время, творение отвернулось от своего создателя. И мне очень стыдно не перед миром, а перед ней…

Почтальон лишь тяжело выдохнул сигаретный дым. В голове мелькали отрывки незнакомого детства и еще теплого вчерашнего прошлого. Расчленение души все же отразилось на человеке… Некоторые чувства бесследно улетели в небытие. Душа осталась неполноценной. Но одно чувство осталось ярким, осталось четким и вечным. Стыд. Стыд за самого себя, стыд за окружающих и стыд за всех тех близких, что не смогли принять ее перед смертью. Этот стыд неприятно щекотал тело изнутри и особенно контрастно рвал на куски сердце. ё

Маленький луч солнца смог проникнуть в курительную комнату. Он проходил сквозь черные тучи табачного дыма и разрезал край стола на две неровные части. И с этим лучом душа человека на миг замерла и продолжила свое движение уже куда ровнее.

— Хотел еще у вас спросить… Почему вы хотели убить меня? — человек без ненависти и коварства, искренними и ясными глазами взглянул на сгорбленное тело собеседника в синем комбинезоне.

Почтальон долго глядел на свои руки. Его глаза не двигались. Грудь чуть-чуть вздымалась, но со стороны казалась неподвижной. Уродливая статуя, полная отчаяния и одиночества на своих плечах, стояла сейчас перед человеком.

— Так все-таки ты меня раскусил? — спросил почтальон, не улыбаясь и не шевелясь.

— Да, — резкий ответ показался грубым даже самому человеку. Но почтальон лишь грустно улыбнулся и тоже взглянул на полоску света, которая становилась все шире.

— Я был зол на тебя. Все думали, что она бросила свою карьеру и сбежала в родные места из-за тебя. Ходили слухи, что ты заставил ее бросить это дело и окончательно завянуть где-то в глуши. И весь театральный мир ополчился против тебя, хотя ты сам этого и не заметил. Да и большинство людей в мире тоже не почувствовали эту злобу, ведь наше искусство уже давно вышло из моды. Однако все те, кто знал ее, были в бешенстве. Настолько она очаровывала всех своими талантом, что люди готовы были идти на убийство. Настоящая богиня…

Почтальон замолчал. Он засмотрелся на ясно-голубое небо, в котором хранилось дорогое каждому счастье, спрятанное в мечтах, плавающих в этой далекой голубизне.

— Когда она неожиданно ушла со сцены навсегда, я еще несколько месяцев жил в ожиданиях ее нового спектакля. Но с закрытием того сезона, все стало ясно… Вера в жизнь стольких людей больше не вернется. Каждый по-своему принял тот факт, что настоящее счастье, ради которого мы жили театром, исчезло. Однако точно я могу сказать только про свои чувства. И… Мне было невыносимо оставаться в театре. Это было похоже на возвращение в родную квартиру, где ты провел так много лет с близким человеком до его вчерашней смерти. В тесном помещении хранился его запах, его одежда, его дыхание, но реальность беспощадно залетала в каждые щели и выветривала его ясный дух. Находится в доме, еще вчера дарившим тебе радость и счастье, невыносимо. До того невыносимо, что хочется отправиться вслед за ней… Я и вправду думал отправиться за ней, но в итоге лишь неуверенно встал на ноги и побрел, куда глаза глядят. Наткнулся на эту работу бессмысленным почтальоном и сейчас нахожусь здесь перед тобой. Платят копейки, никто не обращает на тебя внимания, однако ты являешься невидимым носителем вымышленной легенды о наследственности этой древней должности, и в твоей истерзанной душе появляется что-то наподобие тусклого света. Хоть где-то твоя личность станет символом, пускай этот символ и кажется живым призраком…

Почтальон снова сделал последнюю затяжку и потушил окурок в пепельнице, стоящей на подоконнике. Переведя дух и собрав все мысли воедино, он продолжил.