Эмир Кустурица. Автобиография

Проникнув силой в их квартиру, некий Алия де Нахорева, обнаруживший на письменном столе Мисо Мандича маленький норвежский флаг, воскликнул:

— Здесь жил четник Мисо Мандич! Нужно их всех перестрелять!

Сенка находилась в лучшей ситуации, поскольку жила в Герцег-Нови, но, в отличие от Лелы, она осталась одна.

Сенка не смирилась с тем, что никогда больше не увидит своего мужа. Целыми днями она наводила чистоту в нашем доме в Нормандии, вычищала двор, жалуясь на периодически охватывающую ее дрожь.

Однажды, принимая душ, она случайно обнаружила на своей груди небольшое уплотнение. Доктор Лела Кусеч неодобрительно покачала головой, и два дня спустя известный французский онколог диагностировал рак груди.

За свою жизнь я пережил множество драм, какие только можно встретить в великих романах. Но эта война давалась мне гораздо болезненнее, чем если бы я находился в Сараеве под бомбами и пулями.

* * *

Сенку прооперировали, и в очередной раз она подтвердила исключительную силу характера. Только на этот раз речь шла не о том, чтобы приклеивать шипы от роз к электрическим лампочкам в лифте. Теперь ей предстояло самой идти по этим шипам. В больничных приемных повторялись сцены из моих фильмов. Сколько раз я снимал визиты родственников к больным в коридорах больниц! Теперь я приходил сюда не для того, чтобы снять киноэпизоды. Эта была моя жизнь.

Сразу после операции Сенку перевезли со второго этажа больницы на первый. Когда я обнял ее, восхищенный ее храбростью, она тут же спросила у Майи:

— Невестушка, нет ли у тебя сигаретки?

Майя без колебаний встала на сторону своей только что прооперированной свекрови. Она прикурила две сигареты и протянула одну из них Сенке. В запрете на курение Майя видела еще одно издевательство со стороны международного сообщества.

— Ты только вдумайся: они травят нас миллионами своих автомобилей и доменных печей, они сбрасывают на нас бомбы, кормят гнилым мясом и возмущаются по поводу сигаретного дыма?! До чего же лицемерна цивилизация!

* * *

То, что Сенка выкурила одну сигарету, было хорошим знаком, несмотря на вред табака. Позже, когда ей пришлось проходить курс химиотерапии и облучения, она настояла на том, чтобы ей оставили ее волосы. Она наотрез отказывалась бриться наголо. Перед каждым сеансом ей клали на голову пакет со льдом, поэтому ее волосы остались нетронутыми. По окончании процедур она регулярно отправлялась по магазинам, расположенным на окраине Парижа. Это мне напоминало время, когда мы жили в доме номер 9 по улице Каты Говорусич и когда после рабочего дня на факультете гражданского строительства, переделав все домашние дела, она шла пешком до Илиджи. Она так часто проделывала путь из центра в пригород Сараева — Илиджа находился в одиннадцати километрах от центра, где мы жили, — что у местных торговцев вошло в привычку спрашивать у нее: «Как дела у нашей соседки сегодня?»

После смерти моего отца мать больше не черпала энергию в своем биологическом инстинкте выживания. Хоть она об этом никогда не говорила, но теперь признавала свою зависимость от мужа и привязанность к нему, поскольку он был неотъемлемой частью ее жизни. При жизни Мурата Сенка покорялась его боевому духу, но только после его смерти поняла, что образ жизни и даже политические взгляды ее мужа вели к их взаимному раскрепощению. Несмотря на постоянные перепалки, вызванные стремлением Мурата все свести к политике, она часто убеждалась в правильности суждений и прогнозов своего мужа.

Мурат был единственным из семьи, кто предсказал, как будут развиваться события после смерти Тито, а также сообщил о грядущей войне в Югославии. Со своей привычкой будить жену в неурочный час, когда в мире происходило какое-нибудь важное событие — как, например, когда Насер перешел от русских на сторону американцев, — мой отец развил в ней способность к здравому суждению. Во время раскола Югославии Сенка ни на секунду не забывала, что это было то самое югославское государство, отныне погребенное под слоем забвения, которое стало горнилом нашего семейного раскрепощения и блестящей государственной карьеры ее отца. Она выросла в семье, где научились умалчивать о своих политических взглядах — с тех пор как ее отец, полицейский города Вакуф Королевства Югославия, чудом избежал смерти.

Мурат был первым партизаном, которого она встретила в своей жизни, и именно за него она вышла замуж. Она не могла забыть о таком повороте судьбы. По окончании военных действий Сенка в последний раз поговорила со своей знакомой из Сараева, которая отказывалась разделить поровну политическую ответственность за развязывание войны в Боснии. Сенке удалось связаться по телефону с Ханумицей Пипич, в саду которой мы не раз проводили летние ночи в Сараеве.

— Господи, что же они с нами сделали?! — сокрушалась Сенка.

— Ну, не все же виноваты… — ответила Ханумица.

— Как это — «не все»? Все трое! Они все друг друга стоят! — воскликнула Сенка, имея в виду Изетбеговича, Караджича и Туджмана.