Эмир Кустурица. Автобиография

И действительно, с этого дня Даворин забросил баскетбол и все вечера проводил в «Кварнере», играя в карты. Этот новый ресторан появился на месте прежнего бистро «Требевич», откуда в стельку пьяный Алия-тряпка, он же Кларк Гейбл, отправился в мир иной. Играя в карты, Даворин выполнял четыре дела одновременно. Он сидел, пил вино, разбавленное сельтерской водой, играл в карты и получал прибыль от своего заведения. Он дружил с моим отцом, и они частенько засиживались вместе до утра. Поэтому мы были приглашены на торжественное открытие его ресторана. Здесь собралось много известных персон. Речь произнес товарищ Любо Койо, мэр Сараева. При социализме было не принято поощрять частную собственность, но Даворин являлся исключением.

— Даворин, главное, чтобы твое дело преуспевало! Неважно, что говорят вокруг. Успехов твоему заведению! Только следи за тем, чтобы усташи и прочие враги нашей системы и товарища Тито не собирались у тебя в ресторане.

Аплодисменты! Товарищ Койо не упомянул о четниках[26] хотя обычай требовал называть их тоже. Койо уже был знаменитостью и живой легендой Сараева. Однажды ему пришлось общаться с представителем австрийской фирмы, реализующей крупный строительный проект в Сараеве, и он был вынужден как-то выкручиваться, так как не знал ни одного иностранного языка. Поскольку поблизости не оказалось ни одного переводчика, он сам ответил на телефонный звонок из Вены:

— Это Любо Койо, Сараево, Гаврило Принцип, бум-бум-бум!

* * *

После ухода Даворина Поповича из баскетбола на его небосклоне взошла новая звезда. Это был Ранко Вукович Златни, парень моей кузины Дуни Нуманкадич. Что касается меня, то я вернулся к футболу, своей первой спортивной любви. Мой школьный приятель Маца Малюканович привел меня в футбольный клуб «Босна», входивший в районную лигу. После первой тренировки я провел в постели два дня с сильнейшим растяжением. Отныне футбол стал моим новым наваждением. Я проигрывал во сне различные ситуации матча, постоянно прокручивая их в голове. Надо сказать, что эти встречи на щебневом поле «Косево» были настоящим зрелищем. Все, что было запрещено на главном стадионе, где играла команда «Сараево», здесь было разрешено. Районные турниры собирали не только пьянчужек и мелких местных тузов, но и взыскательных интеллектуалов, которые отказывались посещать матчи премьер-лиги, утверждая, что на них все подтасовано. Здесь же зрители горланили, ругались, пели, а также наслаждались сливовой водкой и барбекю. Порой интереснее было наблюдать за публикой, чем за игрой. В этой лиге играть на поле противника было небезопасно. Самыми тяжелыми для меня были матчи против команды «Романия» из Пале.

Первый раз, когда автобус ФК «Босна» подъехал к стадиону ФК «Романия», я едва поверил своим глазам. Поле имело явный наклон с южной стороны, а когда мы вышли из автобуса и направились к раздевалке, небольшая группа палевских болельщиков принялась жестикулировать и оскорблять нас:

— Эй, уроды, не приближайтесь к нашим воротам, если не хотите стать фаршем для котлет!

Не собираясь спускать им это с рук, я остановился. Маца тут же схватил меня за куртку и потянул к раздевалке:

— Куста, здесь не играют в героев, это опасно!

Я знал, что ребята из «Романии» — не наивные дети, но всегда с трудом выносил подобные ситуации.

«Заткни уши и закрой рот» — таково было негласное правило.

Матч начался с десятого номера, который красовался у меня на спине.

— Десятый, готовь свою задницу! Десятый, мы отымеем твою сестру по очереди! — раздались крики.

Задача игрока под номером два состояла в том, чтобы меня блокировать. У этого типа были ноги, подтверждавшие тот факт, что орды Чингисхана все-таки добрались до Балканского полуострова. Кривые, но толстые, они больше напоминали стволы деревьев, чем человеческие ноги. Гибкие, как у гимнаста Мирослава Церара, вертевшегося на своем коне, они очерчивали большой круг, закрывая мне обзор. Лицо защитника постоянно озаряла улыбка монгольского всадника. Как только мяч летел ко мне, он его останавливал. Если я подбирался к мячу и начинал его вести, он неизменно оказывался в ногах моего противника. Болельщики продолжали настаивать на сестре десятого номера. Несмотря на то что у меня не было сестры, это оскорбление выводило меня из себя.

— Десятый, мы отымели твою сестру! Теперь твоя очередь!

* * *

Лишь на сороковой минуте первого тайма я понял, как можно решить эту проблему. Это не имело никакого отношения к теории футбола. Решение основывалось на законах улицы. Я воспользовался криками болельщиков о моей гипотетической сестре, чтобы изменить ход матча в нашу пользу. Когда я поведал своему «стражу», правому защитнику, о тяжелых условиях своей жизни, он не остался равнодушным к моей грустной судьбе. Это чем-то напоминало народные песенки на сентиментальную тему братьев и сестер. Утверждают, что в нашей поэзии, как и в реальной жизни, это были единственные отношения, в которых никогда не случалось убийств. Сестра не убьет брата. Брат не убьет сестру.