Эмма

Эмма не могла вымолвить ни слова. Казалось, еще чуть-чуть – и речь пойдет о Харриет. Ей хотелось во что бы то ни стало избежать этого разговора. Она решила перевести тему на что-нибудь совершенно иное – да хоть спросить о детях на Бранзуик-сквер. Но не успела она и рта раскрыть, как мистер Найтли ее опередил:

– Вы не спрашиваете, чему же я завидую… Вы твердо решили, как я понимаю, не выказывать любопытства… Разумно. Но я разумным быть не хочу. Эмма, я обязан сказать вам то, о чем вы не спрашиваете, хотя, быть может, сразу же об этом пожалею.

– Ах! Тогда молчите, молчите! – с жаром воскликнула она. – Не торопитесь, подумайте, возьмите себя в руки.

– Благодарю, – униженно произнес он и не проронил больше ни звука.

Его страданий Эмма вынести не могла. Он желал ей довериться, возможно, даже с ней посоветоваться… что ж, чего бы ей это ни стоило, она его выслушает. Если он уже принял твердое решение – она его поддержит, если еще полон сомнений – поможет их преодолеть. Она может по заслугам восхвалить Харриет или, напомнив ему обо всех достоинствах независимого положения, избавить от нерешительности, которая для человека его склада, должно быть, невыносима… Они подошли к дому.

– Вы уже заходите? – спросил он.

– Нет, – откликнулась Эмма. При звуках его подавленного голоса она еще больше укрепилась в своем решении: – Пройдусь еще. Мистер Перри пока что не ушел. – Через несколько шагов она добавила: – Мистер Найтли, я очень невежливо прервала вас и, боюсь, причинила боль… Но если вы желаете поговорить со мной откровенно, как с другом, или спросить совета о чем-то, что у вас на уме, то я как ваш друг к вашим услугам… Я все выслушаю и честно скажу, что думаю.

– Как друг! – повторил мистер Найтли. – Эмма, это слово, я боюсь… Но нет, я не хочу… А впрочем, к чему эти колебания? Я зашел слишком далеко, скрывать смысла нет… Эмма, я принимаю ваше предложение. Как это ни странно, я его принимаю и хочу обратиться к вам как к другу… Так скажите же, есть ли у меня хоть какая-то надежда?

Он умолк и вопросительно на нее посмотрел, и взгляд этот словно приковал ее к месту.

– Дорогая моя Эмма, – продолжал он, – и дорогой вы останетесь для меня навеки, как бы ни закончился этот разговор. Дорогая моя, любимая моя Эмма, ответьте же… Если нет, скажите прямо. – Но говорить Эмма была не в силах. – Вы молчите! – с немалым воодушевлением воскликнул он. – Сейчас я о большем и не прошу.

От волнения Эмма чуть не лишилась чувств. Больше всего она боялась, что вот-вот проснется и происходящее окажется лишь самым счастливым на свете сном.

– Эмма, оратор из меня плохой, – вскоре продолжал он со столь искренней и откровенной нежностью, что всяческие сомнения исчезли, – и люби я вас меньше, то, наверное, смог бы сказать красноречивее. Но вы меня знаете… Я всегда говорю вам только правду… Я вас бранил, читал вам мораль, а вы сносили все так, как не снесла бы ни одна другая… Прошу, вытерпите правду и сейчас, милая Эмма. Конечно, манеры мои не слишком любезны. Видит бог, кавалер из меня неважный… Но вы все понимаете… Да, вы понимаете мои чувства… и ответите взаимностью, если сможете. А сейчас я прошу лишь одного: скажите хоть что-нибудь.