Эмма

– Вы очень добры… но вы заблуждаетесь… я обязана все разъяснить… Я вовсе не нуждаюсь в такого рода сочувствии. Я была слепа и вела себя так, что и вспоминать стыдно. Я по глупости творила и говорила много вещей, за которыми могли последовать весьма неприятные догадки, однако иных причин сожалеть, что я не была посвящена в их тайну раньше, у меня нет.

– Эмма! – вскричал он, внимательно ее разглядывая. – Неужели вы?.. – Он спохватился. – Нет, нет, я понимаю… простите… я рад, что вы можете так рассуждать… Да, он сожалений не заслуживает! И совсем скоро вы сможете признать это не только головой, но и сердцем… Какое счастье, что вы не успели привязаться к нему сильнее!.. Признаюсь, по вашему поведению я никак не мог понять, глубока ли степень вашего чувства… Я лишь был уверен, что вы отдаете ему предпочтение – предпочтение, которого он не заслуживает… Он не достоин называться мужчиной. И ему еще и достанется столь прелестное создание?.. Джейн, Джейн, как вам не повезло.

– Мистер Найтли, – весело сказала Эмма, хотя и была крайне смущена, – это весьма необычный разговор. Я не могу допустить, чтобы вы и далее оставались в заблуждении, но раз мое поведение стало его причиной, то, право же, мне очень стыдно признаваться, что я никогда не любила сего человека, хотя обычно женщине стыдно признаться в обратном… И все же я никогда его не любила.

Повисла тишина. Эмма ждала, что он заговорит, но он молчал. Она подумала, что, вероятно, этих слов не хватало для его снисхождения, и со страхом решилась уронить себя еще ниже в его глазах:

– Мне трудно оправдать свое поведение… Его внимание мне льстило, и я позволила себе выказывать удовольствие. Это, вероятно, старая история… и весьма распространенная… обыкновенная для многих представительниц нашего пола… и все же непростительная для меня как для человека, как я всегда считаю, рассудительного. Многое способствовало искушению. Он сын мистера Уэстона, он постоянно бывал у нас и всегда был очень любезен… Словом, – она вздохнула и продолжила: – можно изобрести еще немало причин, но все они сводятся к одному: он льстил моему тщеславию, и я позволяла его знаки внимания. Впрочем, я уже некоторое время подозревала, что они совершенно ничего не значат. Он ухаживал за мной по привычке, в шутку и серьезности от меня не ждал. Он меня обманул, но не ранил. Я никогда не питала к нему чувств. И теперь мне ясно его поведение. Он никогда и не желал моего расположения. Он использовал меня, чтобы скрыть свои чувства к другой… Он задался целью всех обмануть и, уверяю, вполне успешно обманул бы и меня… да только я не обманулась. Мне очень повезло… сама не понимаю как, но я от него убереглась.

Она надеялась, что хотя бы сейчас мистер Найтли что-нибудь ответит – может, во всяком случае, скажет, что понимает теперь ее поведение… Но он молчал, по всей видимости, глубоко задумавшись. Наконец, почти что в своем обычном тоне, он произнес:

– Я никогда не был высокого мнения о Фрэнке Черчилле. Впрочем, я допускаю, что мог его недооценивать. Едва ли я пытался узнать его ближе… Но даже если я в своем мнении оказался прав, у него еще есть надежда исправиться… С такой женой это возможно… У меня нет причин желать ему зла, а ради ее блага, чье счастье теперь зависит от его доброго нрава и поведения, я даже желаю ему добра.

– Не сомневаюсь в их счастье, – сказала Эмма. – По-моему, они оба очень искренне друг друга любят.

– Везунчик! – с чувством отозвался мистер Найтли. – В столь раннем возрасте – в двадцать три года – мужчина ежели выбирает себе жену, то выбирает, как правило, неудачно. А он в двадцать три заполучил такое сокровище! Сколько бесконечного счастья еще ждет его в будущем! Одаренный любовью такой женщины – любовью бескорыстной, ибо нрав Джейн Фэрфакс свидетельствует о ее бескорыстии… Все ему благоприятствует: равенство в положении – я имею в виду, достаточное для общества, – равенство в привычках и в воспитании, равенство во всем, кроме одного – и то призвано принести ему еще большее счастье, ибо он наградит ее бескорыстную душу – а в этом сомневаться невозможно – всем, чего ей не хватает. Мужчине всегда хочется дать жене дом лучше, чем ее родной, и, должен сказать, тот, кому это удается, кто вдобавок уверен в искренней любви своей избранницы, – счастливейший из людей. Фрэнк Черчилль – настоящий везунчик. Все ему благоприятствует. Он встречает на водах девушку, завоевывает ее любовь, а затем не выказывает ей должного внимания – и все равно любим! Да обыщи он и его родня хоть целый свет – они нигде бы лучше невесты не сыскали. Мешает только тетка. Тетка умирает. Ему остается лишь все объявить. Друзья за него рады. Он всех одурачил, а они счастливы его простить. Везунчик, иначе не скажешь!

– Вы словно завидуете ему.

– А я и завидую, Эмма. В одном отношении даже очень.