Как ни тяжело было Харриет пожертвовать двумя последними строками, она подчинилась, дабы не выставлять любовное признание на всеобщее обозрение. И даже переделанное Эммой, стихотворение казалось ей слишком ценным, чтобы его читали другие, поэтому она сказала:
— Теперь уж я не выпущу моей тетрадки из рук.
— Это ваше чувство естественно и даже похвально, — ответила ей Эмма. — Чем долее оно продлится, тем лучше. Однако вот идет мой
Харриет вздрогнула, явно смутившись, испуганно глядя на подругу.
— Моя дорогая, — стала успокаивать ее Эмма, — не нужно так дрожать над этою загадкой. Не смущайтесь слишком явно, не то выдадите свои чувства и все разгадают скрытый смысл стихов. Пусть вас не обескураживает этот скромный знак восхищения. Если б мистер Элтон очень боялся посторонних глаз, то передал бы вам листок наедине. Между тем он не только не стал дожидаться, когда я выйду, но даже вручил загадку мне. Посему не будем относиться к этому делу чересчур серьезно. Ухаживания мистера Элтона и так принимаются вполне благосклонно. Ни к чему нам до изнеможения вздыхать над этой вещицей.
— О, разумеется! Я бы вовсе не хотела, чтобы мое поведение сочли глупым. Делайте так, как считаете правильным.
Мистер Вудхаус, едва вошел, обратился к барышням с излюбленным своим вопросом:
— Ну что ж, душеньки, как ваша тетрадь? Есть ли в ней прибавления?
— Да,
И Эмма прочитала стихи вслух — четко и с расстановкой, как он любил, — а затем повторила еще дважды и растолковала отгадку. Старик, что вполне отвечало ее ожиданию, остался доволен:
— До чего верно, до чего изящно сказано! «Склонится муж, как раб, к ногам девицы…» Загадка эта столь очаровательна, что я легко угадаю, кто была та фея, которая ее принесла. Только ты, мой ангел, могла сочинить такие прелестные стихи!
Эмма лишь улыбнулась и кивнула. Мистер Вудхаус, помолчав немного, вздохнул с нежной грустью и прибавил:
— Ах! Немудрено понять, от кого ты унаследовала свой талант. Твоя матушка была такая мастерица сочинять! Имел бы я ее память… Но, увы, ни строчки не могу припомнить. Забыл даже ту загадку, о которой давеча уже упоминал. Вот только начало:
Мистер Вудхаус вздохнул и повторил:
— А более ничего не помню. Помню только, что продолжается этак хитроумно. Но кажется, душенька, эта загадка у тебя уже есть?
— Да,
— Верно-верно… Как же все-таки жаль, что я не могу припомнить дальше… «Китти, хладная красотка…» Всякий раз, когда слышу это имя, мне на память приходит бедняжка Изабелла. Мы ведь думали окрестить ее Кэтрин, в честь бабушки. Надеюсь, на будущей неделе она к нам приедет. Ты уже решила, душенька, где мы поместим ее, а где детишек?
— О, конечно! Изабелла будет, как всегда, в своей спальне. И детскую мы устроим там же, где и прежде. К чему нам что-то менять?
— Не знаю, ангел мой, ведь она так давно нас не навещала: с самой Пасхи, — да и тогда погостила всего несколько деньков. То, что мистер Джон Найтли занимается юриспруденцией, создает изрядное неудобство. Бедняжка Изабелла! Жестокая судьба разлучила ее с нами! А как она опечалится, когда приедет и не найдет среди нас мисс Тейлор!
— По крайней мере,
— Вот уж не знаю, душенька. Я так очень удивился, когда впервые услыхал, что она собирается замуж.
— Мы непременно пригласим мистера и миссис Уэстон к нам отобедать, пока Изабелла будет здесь.
— Да, моя милая, ежели достанет времени. Ведь она приезжает всего на одну-единственную недельку, — с глубокой печалью произнес мистер Вудхаус. — За такой короткий срок ничего не успеть.
— Жаль, что они не смогут оставаться у нас дольше, но, очевидно, такова необходимость: к двадцать восьмому числу мистер Джон Найтли должен возвратиться в Лондон. Нам еще следует радоваться,
— Бедняжке Изабелле, мой ангел, было бы очень тяжело жить где-либо, кроме Хартфилда.