Эмма

— Не печальтесь, Харриет, бедность мне не угрожает, а только она и делает безбрачие жалким в глазах добрейшей нашей публики. Одинокая женщина, если очень стеснена в средствах, и в самом деле неизбежно превращается в глупую и докучливую старую деву, предмет насмешек соседских детей, но ежели имеет приличный доход, то люди смотрят на нее с уважением, находя в ней разумную и приятную собеседницу. Сперва может показаться, будто порочность света — единственная тому причина, однако бедность и вправду иссушает ум, а также портит нрав. Кто едва сводит концы с концами, кто вынужденно ограничивает свои знакомства узким кругом необразованных простолюдинов, тому недолго самому сделаться грубым и сварливым. К мисс Бейтс мои слова, однако, не относятся. Бедняжка чересчур добродушна и чересчур глупа, чтобы быть мне ровней, в остальном же мила, и все ее любят, невзирая на малый доход и стародевичество. Стесненные обстоятельства не сделали из нее скряги: я убеждена, что, будь у ней всего шиллинг[7], она бы шесть пенсов раздарила. У людей нет причин ее сторониться, и это славно.

— Боже правый! Но что вы станете делать? Чем будете себя занимать, когда состаритесь?

— Если я сколько-нибудь знаю свою натуру, Харриет, у меня деятельный ум, и пищи для него имеется в избытке. Полагаю, лет в сорок-пятьдесят я найду ему применение с той же легкостью, что и в двадцать один год. То, чем обыкновенно бывают заняты женские руки и головы, останется так же доступно мне, как и теперь. Во всяком случае, едва ли меня ждут большие перемены. Пожалуй, рисовать я стану меньше, зато читать — больше. Заброшу музыку, но займусь плетением гобеленов. Что до предметов любви и участия, отсутствие коих вправду составляет одно из зол незамужнего положения, то и в них я не буду испытывать недостатка: забота о детях дорогой моей сестрицы, полагаю, даст мне все, в чем только может нуждаться стареющая душа. Изведаю я и надежды, и опасения. Чувства мои не будут, конечно, равны материнским, но пылкой слепой любви я и не хочу — она лишила бы меня покоя. Ах, мои племянники и племянницы! Девочки могли бы часто гостить в моем доме…

— А знаете ли вы племянницу мисс Бейтс? Вернее, вы, должно быть, раз сто ее видали, но представлены ли вы друг дружке?

— О да, нас вынуждают знакомиться всякий раз, когда она приезжает в Хайбери. Вот уж, кстати сказать, что охлаждает мое желание становиться любящей теткой. Не дай мне бог так докучать людям разговорами обо всех маленьких Найтли вместе взятых, как мисс Бейтс — болтовней о своей Джейн Фэрфакс. Мне уже от одного имени делается тошно! Каждое ее письмо перечитывается по сорок раз, все любезности, какие она просила передать знакомым, повторяются снова и снова, ну а если она пришлет рисунок для корсажа или подвязки для бабушки, то целый месяц кряду ее тетенька ни об чем другом не говорит! При всей моей благожелательности к Джейн Фэрфакс она утомляет меня до смерти!

Праздный разговор между барышнями прекратился, когда они приблизились к цели своего путешествия. Зная сострадательность Эммы, бедняки могли так же рассчитывать на ее терпеливое участие и добрый совет, как и на утешение, проистекающее из ее кошелька. Она знала жизнь простых людей, снисходительно смотрела на их невежество и слабость перед соблазнами, чуждая романтических представлений о высокой добродетели тех, чьи умы не тронуты образованием. Горести обездоленных вызывали в ней неизменное сочувствие, а помощь ее всегда бывала дельной и оказывалась с охотой. В той хижине, которую Эмма посетила сегодня, совместно властвовали нищета и недуг. Просидев столько времени, сколько ее присутствие и советы могли приносить пользу, она собралась уходить и, покинув хижину, с чувством сказала своей компаньонке:

— Время от времени всякий из нас должен видеть такие картины. В сравнении с ними все другое кажется пустяком. Теперь, наверное, я до конца дня не смогу ни о чем думать, кроме этих несчастных созданий. А может быть, и дольше. Кто знает, когда воспоминания о них перестанут тревожить мой ум!

— О, и правда, несчастные создания! — отозвалась Харриет. — Нельзя ни о чем другом думать.

— Полагаю, впечатление и вправду не скоро исчезнет, — молвила Эмма, сходя с шаткой ступеньки, которой завершалась узкая скользкая тропка, соединявшая дом с дорогой, — очень не скоро.

Остановившись подле низкой живой изгороди, она обернулась, чтобы запечатлеть в сознании наружное убожество жилища и припомнить еще большую нищету, царившую внутри.

— О да, не скоро, — подхватила Харриет.

Приятельницы продолжили путь. Миновав то место, где дорога делала легкий изгиб, они тотчас увидали мистера Элтона, причем он был уже совсем близко, и Эмма, улыбнувшись, едва успела сказать подруге: