Эмма

Эмма была огорчена. В продолжение долгих трех месяцев оказывать любезности особе, к которой она никогда не питала симпатии! Все это время делать больше, чем хочешь, но меньше, чем должно. Отчего она невзлюбила мисс Фэрфакс? На этот вопрос ей нелегко было ответить. Мистер Найтли однажды сказал, будто в лице Джейн Фэрфакс она имеет неудовольствие видеть подлинно образованную молодую леди, каковой хочет слыть сама. Это предположение было с негодованием отвергнуто Эммой, однако в минуты беспристрастности к себе она не решалась назвать его совершенно ошибочным. Так или иначе, сделать мисс Фэрфакс своею приятельницей Эмма не могла. Не в силах объяснить почему, она находила, что эта девица ужасно холодна, чопорна и слишком явно пренебрегает мнением других о своей персоне. А до чего болтлива ее тетка — ни на миг не умолкает! И как с ней все носились — с этой Джейн Фэрфакс! Между тем хайберийское общество пребывало в уверенности, что они должны быть ближайшими подругами, раз уж родились в один год. Вот что говорила себе Эмма за неимением лучших доводов.

В своей неприязни к Джейн Фэрфакс Эмма была так предвзята, так преувеличивала силой воображения каждый приписанный ей недостаток, что всякий раз, впервые видя ее после сколько-нибудь продолжительного отсутствия, невольно ловила себя на несправедливости. Вот и теперь, нанеся прибывшей мисс Фэрфакс требуемый учтивостью визит, Эмма поражена была наружностью и манерами, которые на протяжении последних двух лет рисовала себе в искаженном свете. Джейн Фэрфакс держалась очень изящно, чрезвычайно изящно, а именно изящество Эмма почитала одной из высших добродетелей. Росту мисс Фэрфакс была самого хорошего (многие назвали бы ее высокой, но долговязой не назвал бы никто) и сложена грациозно, являя собой приятную середину между тучностью и худобой, — хотя легкая болезненность указывала, пожалуй, на несколько большую склонность ко второму из зол. Лицо Джейн Фэрфакс оказалось красивее, чем тот образ, который запечатлелся в памяти мисс Вудхаус. Оно было не вполне правильно, но очень приятно. Прелесть ее темно-серых глаз, черных ресниц и бровей была неоспорима, но и кожа — по мнению Эммы, тусклая, сияла такой нежной белизной, что отнюдь не нуждалась в ярком румянце. Джейн Фэрфакс служила образчиком такой красоты, какая порождается изысканностью, и Эмме, по чести, стоило бы восхищаться ею, ведь изысканность (ни ума, ни наружности) отнюдь не была отличительной чертой большинства хайберийцев. Нет, если судить справедливо, то и внешний облик, и манеры Джейн Фэрфакс, чуждые всякой вульгарности, выделяли ее и заслуживали похвалы.

Ежели говорить вкратце, Эмма, сидя в гостиной миссис и мисс Бейтс, была довольна вдвойне: во-первых, приятностью своих открытий, во-вторых, своей новообретенной правдивостью. Теперь она решила, что не испытывает более неприязни к Джейн Фэрфакс. Не только увидав красоту этой молодой леди, но и приняв во внимание ее историю, вникнув в ее обстоятельства, узнав, для какой цели воспитывалась в ней эта изысканность, как жила она до сих пор и какая жизнь ждет ее в будущем, Эмма не могла не проникнуться к ней сочувствием и уважением, причем отнюдь не последнюю роль в пробуждении этой симпатии сыграла большая вероятность ее романтической привязанности к мистеру Диксону. Если догадка была верна, то ничто не могло внушить Эмме большего сострадания и восхищения, чем те жертвы, которые мисс Фэрфакс решилась принести. Отбросив свои первоначальные фантазии, Эмма уже не подозревала ее ни в намеренном соперничестве с миссис Диксон, ни в других коварных замыслах. Если Джейн и любила мужа своей подруги, то бесхитростной несчастливой любовью, не встречавшей взаимности. Вероятно, она, сама того не ведая, выпила этот яд, потому что принуждена была сопровождать подругу во время прогулок с женихом, а теперь она из лучших, из самых чистых побуждений отказала себе в посещении Ирландии и, дабы бесповоротно порвать всякую связь с ним и с Кэмпбеллами, решила начать новую жизнь, полную трудов.

Эмма покинула жилище миссис и мисс Бейтс, будучи в мягкосердечном и благожелательном расположении духа. Шагая по улице, она оглядывалась по сторонам и вздыхала о том, что в Хайбери не нашлось достойного молодого человека, способного обеспечить Джейн Фэрфакс независимое положение. Ни одного джентльмена, в отношении которого можно было бы строить замыслы.