Эмма

It was a long, well-written letter, giving the particulars of his journey and of his feelings, expressing all the affection, gratitude, and respect which was natural and honourable, and describing every thing exterior and local that could be supposed attractive, with spirit and precision.	Письмо было длинное, написано превосходным слогом; автор в подробностях описывал дорогу домой и свои ощущения в это время, с естественностью и благородством изъявлял миссис Уэстон свою любовь, признательность, уважение: живо и точно изображал все то на ближних и дальних подступах, что могло представлять интерес.
No suspicious flourishes now of apology or concern; it was the language of real feeling towards Mrs. Weston; and the transition from Highbury to Enscombe, the contrast between the places in some of the first blessings of social life was just enough touched on to shew how keenly it was felt, and how much more might have been said but for the restraints of propriety.—The charm of her own name was not wanting.	Ни подозрительно витиеватых извинений более, ни слащавой озабоченности — каждая строка дышала искренним чувством к миссис Уэстон; о переходе от Хайбери к Энскуму, о несовпадении первоначальных ценностей общественного бытия там и здесь говорилось скупо, но достаточно, чтобы понятно стало, сколь они глубоко ощутимы и сколь бы многое можно было еще сказать о них, когда б не сдерживали приличия. Не отказано было Эмме и в удовольствии видеть ее собственное имя.
Miss Woodhouse appeared more than once, and never without a something of pleasing connexion, either a compliment to her taste, or a remembrance of what she had said; and in the very last time of its meeting her eye, unadorned as it was by any such broad wreath of gallantry, she yet could discern the effect of her influence and acknowledge the greatest compliment perhaps of all conveyed.	Слова «мисс Вудхаус» мелькали то и дело, и неизменно в связи с чем-нибудь приятным — это могла быть похвала ее вкусу или воспоминание о чем-либо сказанном ею, и даже там, где они являлись взору последний раз, без пышного комплиментарного обрамленья, она почуяла силу своего воздействия и узрела скрытый и, пожалуй, наибольший из всех комплимент.
Compressed into the very lowest vacant corner were these words—"I had not a spare moment on Tuesday, as you know, for Miss Woodhouse's beautiful little friend.	В самом нижнем уголку, на оставшемся месте теснились слова:«У меня, как вы знаете, не осталось во вторник свободной минуты для хорошенькой подружки мисс Вудхаус.
Pray make my excuses and adieus to her."	Сделайте милость, извинитесь за меня перед нею, что я не успел с ней проститься».
This, Emma could not doubt, was all for herself.	Это, не сомневалась Эмма, делалось только ради нее.
Harriet was remembered only from being her friend. His information and prospects as to Enscombe were neither worse nor better than had been anticipated; Mrs. Churchill was recovering, and he dared not yet, even in his own imagination, fix a time for coming to Randalls again.	Никогда бы он не вспомнил о Гарриет, не будь Гарриет ее другом. Сведения об Энскуме и видах на будущее были не лучше и не хуже, чем следовало ожидать; миссис Черчилл еще не поправилась, и он покамест даже в мечтах не позволял себе загадывать, когда опять сможет вырваться в Рэндалс.
Gratifying, however, and stimulative as was the letter in the material part, its sentiments, she yet found, when it was folded up and returned to Mrs. Weston, that it had not added any lasting warmth, that she could still do without the writer, and that he must learn to do without her.	Сколь ни отрадно показалось ей письмо в самом существенном — отношении к ней, сколь ни щекотало оно самолюбие, тем не менее, сложив его и вернув миссис Уэстон, она обнаружила, что в ней не прибавилось огня, что она все-таки может прожить на свете без того, кто его писал, и он, значит, должен как-то суметь прожить без нее.
Her intentions were unchanged.	Намерения ее не изменились.
Her resolution of refusal only grew more interesting by the addition of a scheme for his subsequent consolation and happiness.	Только к решимости ответить ему отказом прибавился заманчивый умысел, как его после этого утешить и осчастливить.