Эмма и Синий джинн

– Ну вот и хорошо. Обо всём договорились.

Эмма быстренько написала записку родителям:

«Не беспокойтесь! Я улетела с джинном, он почти совсем большой, мы летим искать пропавшее кольцо, которое он носит в носу.

И вообще, со мной Тристан!

Целую. Эмма».

Насчёт «почти совсем большой» Эмма, конечно, преувеличила, но она решила, что, причитав эти слова, родители будут меньше беспокоиться.

– Далеко до твоего халифа? – спросила она Карима, когда ковёр взмыл в воздух и полетел над морем.

– На утренней заре ты увидишь его дворец, – ответил Синий джинн.

– Ну-ну, – пробормотала Эмма и вдруг сообразила, что на ней её домашний халатик. Неприятность-то какая! Они же прибудут ко двору настоящего халифа…

У Тристана подобных забот не было. Прикрыв нос хвостом, он сладко посапывал во сне.

А Эмма решила не спать. В конце концов, ведь из всех ночей её жизни (Эмме было восемь лет, значит, ночей почти три тысячи) эта ночь была самая, самая, самая необыкновенная.

Но в какой-то момент, когда они летели над незнакомым морем, глаза у Эммы всё-таки закрылись и она заснула.

Дворец увядших цветов

Когда Эмма снова открыла глаза, алое солнце поднималось в небо над страной, которая с виду была очень-очень чужой. Эмма увидела пальмы и башни, купола и белые дома, лепившиеся друг к дружке точно соты в улье.

– О Баракаш! Наконец-то я вновь тебя вижу! – воскликнул Карим, смахнув слезинку с кончика носа. И начал растворяться в воздухе, превращаясь в дым, причём не с головы, а начиная от пупка вниз. – О моём возвращении лучше никому не знать! – шепнул он Эмме. – А ты приземляйся, лучше всего – перед дворцом. Дворец вон там, за пальмовой рощей. – И Карим исчез в своей бутылке.

– Приземляться? Ой, да как же это? – Эмма испугалась. Ковёр летел низко, его бахрома задевала высокую башню какого-то здания. – Карим! – шёпотом позвала Эмма, наклонившись над горлышком бутылки. – Карим, вылезай! Я не умею приземляться!

– Дёрни бахрому и крикни: «Ялла!» – прошептал в ответ джинн. – Обычно он слушается.

И в самом деле, после того как Эмма вырвала три нити из бахромы ковра и пять раз прокричала «Ялла!», ковёр послушался и мягко, точно пёрышко, опустился на землю перед дворцом халифа. В городских переулках было ещё безлюдно. Только какая-то старушка тянула за уздечку ослика, не желавшего переходить через площадь. Приземлившийся ковёр-самолёт её, кажется, не удивил, так же как и неуместный домашний халатик Эммы.

– А теперь что делать? – шёпотом спросила Эмма, наклонившись к горлышку бутылки.

Тристан уже спрыгнул на землю и поднял заднюю ногу у ближайшей пальмы.

– Сейчас будет мокро, – шепнул джинн.

И не успела Эмма спросить, о чём это он, как уже сама всё поняла.

– Фу, что за безобразие! Ты зачем плюнул мне в ухо?

– Тысяча и одно извинение, о повелительница! – униженно взмолился джинн. – Зато теперь ты понимаешь наш язык. Подойди к стражнику, который стоит у главных ворот дворца, и скажи, что принесла важное известие Маймуну, халифу Баракашскому. И скажи, что известие ты должна передать лично халифу Маймуну.

Эмма послушалась, хотя она всё ещё сердилась – а кому понравится, если ему плюнут в ухо? Но она сунула за пазуху бутылку с Каримом, свернула ковёр-самолёт и подозвала Тристана, который обнюхивал стену дворца. Потом направилась к главному входу. Сердце у неё сильно билось.

На поясе у стражника висела огромная кривая сабля, а на голове красовался огромный тюрбан – такого высоченного тюрбана Эмма никогда в жизни не видела. Стражник смотрел довольно хмуро.

– Извините, – сказала Эмма и постаралась принять как можно более важный вид (что не очень-то просто, когда ты в домашнем халате). – У меня срочное известие для Маймуна, халифа Баракашского.

– Какое же это известие, ты, блоха пустынная? – спросил страж, большим пальцем пробуя лезвие своей ужасной сабли.

– Известие от Карима, самого могущественного из всех Синих джиннов, – ответила Эмма. – Я должна передать известие лично халифу Маймуну.

– Карим! Да его нет давно! – Стражник хрипло хохотнул. – В Баракаше теперь только один джинн, Сахим Ненасытный.

– Ах так? Да если ты сейчас же не пропустишь меня к халифу, Карим завяжет узлом твою саблю! Тогда мигом поверишь, что Карим жив и здоров!

– Ну, знаешь ли! – прорычал стражник, наклонился к Эмме и… улыбнулся (показав пять золотых зубов и одну золотую пломбу). – Послушай, ты, дерзкая дочь пустынной гиены, – захрипел он Эмме прямо в ухо, – весь Баракаш возликовал бы, если бы Карим вернулся. Но уже сто дней, даже больше, никто его не видел.

– А я видела, – сказала Эмма.

Стражник опять осклабился, сверкнув золотыми зубами, и подозвал слугу. Тот был такого огромного роста, что в его туфле свободно мог бы поместиться Тристан. Не удостоив Эмму взглядом, слуга отпер ворота и повёл пришельцев во дворец.