Эмма и Синий джинн

Эмма никогда ещё не бывала во дворцах – там, откуда она прилетела, дворцов было не очень-то много. Но она сразу поняла, что на свете есть дворцы покрасивей, чем этот.

Тристан, к сожалению, не обращал внимания на обстановку – Эмме то и дело приходилось его одёргивать, чтобы он не «помечал» колонны.

Разумеется, дворец халифа Баракашского был чудо как прекрасен. Но здесь, казалось, живёт сама печаль. Все служители, какие им встречались, стояли с низко опущенными головами. Ни на одном лице Эмма не заметила улыбки. А в дворцовом саду лапы Тристана глубоко увязали в осыпавшихся сухих цветах.

– По воле Сахима все наши фонтаны иссякли, – шепнул Эмме громадный слуга. – Сахим ненавидит воду, потому что она холодна и отражает синеву небес. Жёлтые джинны питают глубочайшее отвращение ко всему, что синего цвета, и всему, что холодней, чем их собственная жёлтая горячая кожа. Им даже ночь ненавистна, потому что ночь холодна, от ночного холода Жёлтые джинны цепенеют и коченеют. Сахим появляется здесь только в полдень, когда царит зной и даже ящерицы спасаются, прячась в тени! Когда стоит такая жара, что боишься обжечь язык, вдохнув раскалённый воздух!

– А Сахим каждый день выходит? – озабоченно спросила Эмма.

– Нет. – Слуга покачал головой. – Иногда он не показывается много-много дней. Но он рассылает по стране своих скорпионов. Это его глаза. Раньше скорпионы охотились только по ночам, однако Сахим приучил их любить пылающее солнце так же, как он сам.

– Скорпионы?.. – Эмма даже споткнулась и чуть не наступила на Тристана, который опять поднял заднюю лапу у какой-то колонны.

– Тсс! – Слуга прижал палец к губам.

Эмма с опаской огляделась вокруг, но увидела только двух ящериц, ничуточки не похожих на скорпионов.

– А когда Сахим сам выходит? Что тогда? – спросила Эмма шёпотом.

– О, у Властелина зла много желаний! – со вздохом ответил слуга, остановившись против одной из дверей. Дверь была такой высоты, что даже он, гигант, с трудом дотянулся до дверной ручки. – В последний раз Сахим забрал прирученных фламинго нашего халифа. А ещё он потребовал сжечь на площади перед дворцом всё, что имеет синий цвет, любой его оттенок. А ведь дромадер нашего халифа так любит лакомиться синим виноградом… О, всё это ужасно… – И с тяжёлым-претяжёлым вздохом слуга открыл тяжёлую-претяжёлую дверь.

Совсем не дружелюбный приём

Трон халифа Баракашского был точно кресло великана. Однако на нём, на расшитых золотом толстенных подушках, сидел мальчуган, который вряд ли был намного старше Эммы. Ноги он поставил на горб жёлтого как мёд дромадера, который лежал, подогнув колени, перед троном и со скучающим видом что-то пережёвывал. Рядом с дромадером на великолепной подушке восседала толстая женщина, усатая и с лицом, сплошь разрисованным синими узорами. Она пила чай.

Эмма с удовольствием рассмотрела бы этого дромадера получше, однако слуга (кстати, звали его Хашим) пал ниц перед троном и суетливо сделал знак Эмме, что и она должна повалиться ничком на землю.

– Прости, о Маймун, прости, о досточтимейший пуп земли! – взмолился слуга, не отрывая носа от каменного пола. – Прости, что я дерзнул в столь ранний час нарушить твой покой и покой твоей досточтимой бабушки! Однако эта девочка, одетая в диковинное платье, говорит, что принесла важное известие от Карима.

– От Карима?

Эмма увидела, что халиф наклонился вперёд и недоверчиво смотрит на неё.

– Оставь нас! – повелел халиф, и слуга тотчас удалился, непрестанно кланяясь.

– Может, и мне разрешите встать? – спросила Эмма. Эти каменные плитки на полу были очень нарядно изукрашенными, однако жутко холодными.

Халиф наморщил лоб… и кивнул.

– Дозволяю, встань! – сказал он. – Откуда ты явилась? Вид у тебя странный. Можно подумать, ты вылезла из мешка с мукой.

– Там, откуда я явилась, почти у всех такой цвет кожи, – сказала Эмма, так и не поняв, следует ли ей обидеться на слова халифа.

– В самом деле? – Маймун отбросил со лба прядь иссиня-чёрных волос. – Я слыхал о таких странах, но всегда был уверен, что всё это небылицы. – И Маймун, наморщив лоб, уставился на Тристана, который рычал и скалился на дромадера.

– Девочкам и собакам вход во дворец запрещён, – сказал Маймун. – Если собака укусит моего дромадера, я велю бросить её в темницу!

– Тристан никогда не кусается! – возмутилась Эмма, но Тристана всё-таки оттащила за хвост. – Просто он любит немножко попугать. Ну, ты будешь слушать известие, которое я принесла, или нет? – Эмма всё-таки начала терять терпение с этим халифом и про себя решила, что он противный, как бы ни расхваливал его Карим.

А Маймун с презрительным видом скрестил на груди руки:

– Если известие и правда от Карима… – Он сделал паузу. – То это известие от предателя! В трудный час Карим бросил наш Баракаш! Убежал от Сахима, как собака от льва!

– А вот моя собака ни от какого льва не убежала бы! – воскликнула Эмма. – И Карим тоже не убегал. Как тебе не стыдно так думать о Кариме! – С этими словами Эмма вытащила из-за пазухи зелёную бутылку и поставила её на пол.