Эммануэль. Верность как порок

Но он практически не ощущал себя евреем! Его так мало заботило все, что было связано с особенностями его национальной принадлежности!

В этот момент эта, очевидно, важная мысль покинула его, но он стал слишком переживать из-за этого. О чем он должен думать? О какой иллюзии? Бесполезные вопросы!..

Он услышал, что Аурелия еще говорит о свободе. И Эммануэль отвечала ей:

– Мара будет более свободной через несколько лет. Алекс поможет ей вырасти. Свобода несвойственна юности.

Марк подумал, что его мать всегда была старой. И тем не менее она никогда не была свободной. Между ею и сыном всегда существовали все эти странности: возраст, подчинение, недуги. Все, достаточно об этом думать!..

– Совершить один поступок? – произнес он вслух. – Но некоторым нужно сделать тысячи попыток, чтобы совершить этот самый единственный поступок!

Никто, казалось, не удивился этому протестующему возгласу вне какого-либо контекста. Один Пэбб понял, что это означает, но промолчал.

– Чтобы научиться любить по-настоящему, нужно любить тысячу раз, – сделала вывод Эммануэль. – Нужно сделать это с тысячей мужчин и женщин, на тысячу ладов, чтобы обучиться искусству любви и стать счастливым человеком.

– Этот единственный поступок, о котором говорит Солаль… – подхватил Жан, – вот уже много веков люди думают, что совершают его ради тех, кого, как они говорят, они любят. Об этом написана не одна сотня романов. Но все это, как правило, стимулируется только одним чувством, которое уничтожает человека: это ревность. Мы становимся свободными, когда перестаем признавать это глупое чувство.

2

– Мне холодно, – пожаловалась Эммануэль, встревоженная внезапным ознобом.

– Холодно! – повторили одновременно все присутствующие в комнате.

– А теперь мне жарко. Очень жарко, – занервничала девушка.

Она резко изменила положение на диване, встала, потом села опять.

Подобное поведение было совершенно ей несвойственно, и ее друзья не знали, что и подумать. Теперь вот она снова вскочила на ноги, подбежала к окну, успев по дороге опрокинуть некое подобие птеродактиля, установленного на консоли.

Она глубоко вдыхала теплый ночной воздух, но это не приносило ей облегчения. Она как будто теряла сознание от паров, которые, как ей казалось, поднимались от Сены, словно из трещин в кратере вулкана.

– Все жарче и жарче! – воскликнула Эммануэль.

После этого она вдруг расстегнула пуговицы, сняла корсаж и начала обмахиваться им, как веером.

Но этого, похоже, было недостаточно. Тогда она развязала завязки платья на плечах и отбросила в сторону тонкое янтарное колье.

Потом она широко распахнула юбку, выставляя ноги, даже живот на обозрение всех, кто прогуливался в это время по набережной Сены. А может быть – и никому. Она даже не посмотрела, есть ли кто-то на улице.

Но мгновение спустя она вновь закуталась в одежду, дрожа от холода. Ее зубы стучали. Она снова застонала, как больной ребенок, и еле слышно произнесла:

– О, как же мне холодно!

Она попыталась было закрыть окно, но Пэбб, бросившийся ей на помощь, сделал это вместо нее. Он с недоумением посмотрел на свою гостью, но пока еще не волновался. Возможно, она просто играет и одновременно наблюдает за реакцией окружающих?

Он взял Эммануэль за руку. Не было заметно никаких признаков лихорадки. Напротив, ее кожа была прохладной.

Он обнял ее тело, едва укрытое шелковыми складками, которые оставляли обнаженными ее ноги цвета жемчуга. Наряд Эммануэль вызвал в нем восхищение в самом начале вечера, но теперь он просто восхитительно подчеркивал красоту девушки, тело которой напоминало морскую жемчужину. Но от нее неожиданно веяло нечеловеческим холодом, и все эти преображения произвели на него сейчас весьма неоднозначное впечатление.

Тем не менее, все еще сомневаясь в недомогании Эммануэль, он подвел страдалицу к дивану, с которого другие гости тотчас встревоженно поднялись. Пэбб уложил Эммануэль на диван с помощью Марка, который взглядом принялся искать вокруг что-нибудь теплое, чтобы прикрыть свою жену.

Прежде чем кто-то смог найти что-то подходящее, Пенфизер, которого не было видно после десерта, вдруг появился, неся большой мохеровый плед. Пока Эммануэль укутывали, Пенфизер, проявляя твердость характера, вновь зашел в комнату, неся в руках стакан грога.

Но Эммануэль лишь покачала головой, отказываясь пить. Вполне возможно, она просто не могла разжать зубы. Ее знобило все сильнее. Дворецкий покинул комнату, а потом принес поочередно кардиган, шарф, несколько пледов и, наконец, огромный черный плащ – и всем этим друзья покрыли несчастную больную. Но ничто не могло ее согреть.

– Нужно вызвать врача, – решил Марк.

Пэбб потянулся было к телефону, но Жан жестом попросил его подождать.

– А если это реакция на мазь, которую она нанесла себе на кожу, чтобы придать ей перламутровый оттенок? – предположил он. – Врач ничего не знает об этих снадобьях. И чем он сможет помочь? Лучше связаться с типом, который состряпал эту смесь: возможно, он изобрел и противоядие.

Аурелия встала на защиту гелиака: