Эмпат

Проникшим оказался знакомый, один из учредителей коммерческой фирмы, в которой она работала. Он давно оказывал Виктории знаки повышенного, навязчивого внимания, однако постоянно получал отказ. Не пожелав мириться с подобным, мужчина явился к ней. Он дожидался возвращения женщины, сидя в машине.

В квартире завязалась драка. Мужчина ругался, злился, угрожал, предъявлял претензии, кидал обвинения. Пошли домогательства. Побои. Викторию стали душить. Она отбивалась, как могла.

Попытки защититься привели к тому, что ее отшвырнули в кучу стекла: во время схватки пострадало зеркало. Под рукой оказались осколки. Инстинктивно схватив один, она резанула навалившегося мужчину в шею. А затем еще…и еще…и еще…

По факту самооборона, на деле «предумышленное убийство»: Викторию осудили по данной статье. Жена убитого насильника подключила все свои немалые связи и сделала все возможное, чтобы Викторию засадили на максимальный срок.

У Виктории связей не было, была огромная жажда жить…

Ей дали тринадцать лет: Виктории не исполнилось и тридцати. Вышла по условно-досрочному освобождению спустя десять неполных лет. Но жизнь оказалась поломана. Именно тогда она попала в приют, в заботливые руки Луизы и Альмы. Без денег, без крова, без семьи, с исковерканной, израненной судьбой…

Анья опустила взгляд. Столь плотно с Викторией раньше не общалась: разве что перекидывалась незначительными фразами. До нее доходили слухи о женщине, о том, что Виктория – бывшая заключенная, однако полноценную и достоверную историю ей поведали только сейчас. И почему поведали? Близкими подругами не являлись, а такое всем подряд не рассказывают. Дежуря, они разговорились и вовлеклись в непростой разговор.

Но тут разговор позабылся: совершенно внезапно, нежданно-негаданно, рядом с Аньей вспыхнула конфорка, и огонь мгновенно переметнулся на шторы.

Виктория среагировала быстро: схватив ближайший огнетушитель, моментально потушила огонь.

– Вот она, рассеянность, – только и сказала женщина.

Виктория с Аньей подружились. Анья даже сказала бы, что ее дальнейшую, еще более глубокую адаптацию взяли под четкий контроль. Именно Виктория стала рассказывать ей о других обитателях приюта. Не то, чтобы Анья все молчала и избегала контактов с людьми. Конечно же, нет! Постепенно привыкнув к обстановке, Анья стала прежней, умеющей вести диалог. Выслушать, приободрить советом. Однако в открытую о своих печалях мало кто говорил: попадали сюда не от хорошей жизни и прошлое ворошить не стремились. Поэтому травмы и душевные раны частенько оставались тайной.

Например, рассказала про Оскара, про мужчину зрелых лет, который все свое свободное время проводил, помогая, в саду. Бывший военный, отслужив по контракту, наконец-то вернувшийся домой и внезапно выяснивший, что собственный брат, родной, любимый и единственный, незаконным образом продал дом: тот остался им от родителей. Да, без согласия Оскара.

Мужчина не наладил мирскую жизнь и, в конце концов, оказался здесь.

Рассказала о Марте, милейшей женщине, «совершенно неприспособленной к жизни», – так отзывалась о ней Виктория. Мать таскала ее по ночлежкам, перебивалась подработками то там, то здесь. После смерти матери, жизнь не поменялась: Марта довольствовалась самым малым, женщину редко что могло всполошить. Седые пряди, вырываясь из ленты, блестели под лучами солнца, светлые глаза, почти белесые, радостно и любовно сияли, когда с утра она сидела во дворе и вязала мохнатые броши. Иногда получались подстаканники. Затем распускала творения и вязала заново. Она перевязывала их раз за разом или распускала старые шарфы, шапки и шерстяные носочки, дабы сотворить очередную блажь.

В одну из ночей Анья вернулась в знакомую комнату. Только в этот раз сквозь полнейший мрак прорисовались прямоугольные окна, закрытые ставнями на крепкие крючки. Анья пыталась их открыть, снять крючки, скорей распахнуть, но ничего не получалось.

К этому времени Анья освоилась и из «чужой» превратилась в «свою». С опаской теперь не смотрели, больше доверяли, делились сокровенным. То ли времени прошло предостаточно, но она раскрепостилась, позабыла о муках, отпустила мрак изолятора, и как-то постепенно, шаг за шагом, вернула себе способность доверять: доверять окружающим людям. Даже удивительно: как она намеревалась завоевать симпатии людей, внушать благосклонность, наладить контакт, если сама держалась в стороне?

К ней пришла милость бездомных, а также вернулась потребность говорить: обсуждать, слушать и слышать, в глубине души желая помочь.

Теперь она участвовала в общих беседах, а также в специально организованных встречах. Желая отвлечь от тягостных дум, Виктория частенько собирала всех вместе, и они говорили обо всем подряд: о книгах, новостях, о политике. Люди приходили, вовлекались в споры, высказывали мнения кто как мог, и от того заряжались силой. Они наполнялись особой энергией, что порой и вовсе не желали уходить, даже невзирая на быстротечные конфликты: и такое случалось, поднимая волнения, из-за несогласия друг с другом сторон.