Дети занимались дома, дистанционная учёба в виртуальном классе с личным наставником через интерком обеспечивала наполнение юных голов информацией, которая, по мнению нынешней государственной образовательной системы, необходима подрастающим гражданам. Один из родителей, как правило, оформлял опеку за чадом как постоянную занятость и был почти постоянно дома. Деньги платили небольшие, но кому они нужны, когда правительство обеспечивает почти всем, что необходимо? Однако за них приходилось отчитываться – каждые четыре месяца проводить неделю по двенадцать часов в образовательном центре, пока дети сдавали учебные тесты, участвовали в соревнованиях, терпели медицинские осмотры и беседы с представителями социальной службы и психологами. И родителя-опекуна ждал такой же пристрастный допрос и осмотр.
Алекс ещё ни разу не выступал в качестве подопытного, но даже статус сотрудника МИТа не мог освободить его от этой малоприятной обязанности.
Придётся брать отпуск. В разгар расследования, пока неизвестный злобный гений взламывает «Эмпатию» и ставит эксперименты над её пользователями.
– В обычных случаях наркоманами и алкоголиками занимаются наши штатные наркологи, их сразу забирают в реабилитационные центры, – как будто в никуда сказал один из полицейских.
– Её осматривали? – Алекс про себя чертыхнулся. Если в личном деле Марины в интеркоме появится запись об алкоголизме, то брать отпуск с работы на ежеквартальное посещение школы придётся постоянно.
– Она не далась. Просила ещё выпить. Ей принесли воду и кинули туда «растворитель». – Старший полицейский явно гордился тем, как обманул буйную задержанную и обманом заставил выпить препарат для блокирования алкогольного опьянения.
Только вот в государственных службах для таких целей пользовались устаревшей разработкой, препарат обволакивал спирт в крови и экстремально быстро выводил его естественным путём. Ну и гарантировал отвратительное самочувствие, депрессию и желание выпить ещё.
«Растворитель» подействовал. Алекс вместе с полицейскими наблюдал, как Марина резко села, а потом встала и заметалась по камере в поисках уборной. На стене загорелся значок WC, панель отъехала, совершенно неизящно женщина кинулась в туалет. И там тоже была камера.
– Выключите, – приказал Алекс.
– Протокол, мы обязаны следить постоянно.
– Выключите, – почти прорычал он.
Ему не доставляло удовольствия смотреть, как поспешно Марина задирает платье и садится на унитаз. Да и её бы не порадовало знание о том, что за позорным бегством и отправлением естественных потребностей может наблюдать почти весь полицейский участок. Видеозапись сохраняется в государственной информационной системе и в личном деле навсегда.
Старший полицейский сделал несколько движений руками, и изображение из уборной пропало. Младший его коллега протянул Алексу пакет.
– Личные вещи вашей супруги. Описи нет. Досмотр, обыск и изъятие в вашем случае запрещены, просто прибрали на время, чтобы в камере с собой ничего лишнего не было. – Сотрудник правоохранительных органов пожал плечами.
Алекс кивнул и забрал барахло. Он был уверен, что там несколько блокнотов и карандаши. Она раньше всегда брала с собой принадлежности для рисования, могла в самом неподходящем месте замереть и делать наброски – то ей дерево казалось фактурным, то попутчик особенно необычным. Холодов всё-таки заглянул в пакет: ни блокнотов, ни карандашей. Зато стукнулись друг о друга несколько пустых пластиковых фляжек. И там раньше была явно не вода.
В аэрокаре Алекс с Мариной не разговаривал, а она уж точно не горела желанием вести светскую беседу. Отвернулась к окну и рассматривала небо. Бледная, растрёпанная, злая. Алекс на минуту даже залюбовался её гордым профилем, но красоту момента портил запашок спиртного и амбре общественного туалета – она явно изгваздала подол платья.
Браслет на руке Алекса нервно пульсировал белыми и голубыми вспышками – уведомления о сообщениях от Синего. Кристиан знал, что начальник вызволил супругу и жаждал подробностей. Или пытался предотвратить семейный скандал.