Empire of Liberty: A History of the Early Republic, 1789-1815

Пытаясь придать происходящему наилучшее выражение, Брекенридж заставил персонажа своего рассказа - фокусника - объяснить, что "в каждом правительстве есть патрицианское сословие, против которого, естественно, воюет дух толпы: Отсюда вечная война: аристократы пытаются ущемлять народ, а народ пытается ущемлять себя. И это правильно, - сказал фокусник, - ведь благодаря такому брожению дух демократии сохраняется". Поскольку, казалось, никто ничего не мог поделать с этой "вечной войной", Брекенриджу пришлось смириться с тем, что "простые люди больше склонны доверять представителям своего класса, чем тем, кто может казаться выше их". В конце концов, не в силах отречься от народа и убежденный в том, что "представители должны поддаваться предрассудкам своих избирателей даже вопреки собственным суждениям", Брекенридж стал умеренным джефферсоновским республиканцем.24

Такие федералисты, как Роберт Моррис и Джеймс Уилсон, не были столь снисходительны к духу демократии, как оказался Брекенридж, а поскольку они выставляли напоказ свое патрицианское превосходство в большей степени, чем Брекенридж, Финдли был еще более решительно настроен сбить их с их высоких лошадей. Во время дебатов о повторном учреждении Североамериканского банка в ассамблее Пенсильвании в 1786 году Финдли обвинил Морриса в том, что тот имеет корыстный интерес в банке и использует его для приобретения богатства для себя. Сторонники банка были его директорами или акционерами и поэтому не имели права утверждать, что они беспристрастные судьи, решающие только то, что хорошо для штата.

Однако Финдли и его товарищи, выступавшие против банка на Западе, не стремились зарекомендовать себя бескорыстными политиками. Все, чего они хотели, - это больше не слышать надуманных патрицианских речей о добродетели и бескорыстии. Они не возражали против того, чтобы Моррис и другие акционеры были заинтересованы в повторном аккредитовании банка. "Любой другой в их ситуации... поступил бы так же, как они". Моррис и другие законодатели, выступающие за банк, - сказал Финдли, - "имеют право отстаивать свою собственную позицию в этом доме". Но тогда они не смогут протестовать, когда другие поймут, "что это их собственное дело, которое они отстаивают; и отдавать должное их мнению, и думать об их голосах соответственно". Действительно, сказал Финдли в одном из самых замечательных предвидений современной политики, сделанных в этот период, такое открытое продвижение интересов обещало положить конец тому, что он теперь считал архаичной идеей, что политические представители должны просто стоять, а не баллотироваться на выборах. Когда у кандидата в законодательные органы "есть собственное дело, которое он может отстаивать", - говорил Финдли, - "интерес будет диктовать уместность агитации за место".

Этим простым замечанием Финдли бросил вызов всей классической традиции бескорыстного общественного лидерства и выдвинул обоснование конкурентной демократической политики, основанной на интересах, которое никогда не было превзойдено; это было обоснование, которое стало доминирующим в реальности, если не исповедуемым стандартом американской политики. Такая концепция политики означала, что политически амбициозные люди среднего достатка, такие как Финдли, с интересами и делами, которые нужно продвигать, теперь могли законно баллотироваться и конкурировать за выборные должности. Таким образом, эти политики становились тем, чего больше всего опасался Мэдисон в "Федералисте № 10" - партиями, которые в то же время были судьями в своих собственных делах. Благодаря таким простым обменам традиционная политическая культура постепенно трансформировалась.25

Стычка Финдли с Джеймсом Уилсоном, шотландским выпускником Сент-Эндрюса, произошла на ратификационном съезде в Пенсильвании. Финдли считал, что Уилсон и другие благовоспитанные сторонники Конституции думают, что они "рождены из другой расы, чем остальные сыны человеческие", и "способны замышлять и совершать великие дела".26 Но он знал лучше, и его глубоко возмущало пренебрежительное отношение к нему во время дебатов по ратификации. Когда филадельфийские дворяне не смеялись над ним, когда он поднимался для выступления, они неоднократно отпускали ехидные и язвительные комментарии по поводу его аргументов. Решающий момент наступил, когда Финдли заявил, что Швеция пришла в упадок, когда перестала использовать суд присяжных. Уилсон, который был одним из ведущих юристов штата, и Томас Маккин, главный судья штата, немедленно бросили Финдли вызов и потребовали доказать, что в Швеции когда-либо существовали суды присяжных.