Empire of Liberty: A History of the Early Republic, 1789-1815

При столь больших надеждах и грандиозных ожиданиях разочарование среди американских художников и интеллектуалов в годы, последовавшие за революцией, было глубоким. В культурном плане Соединенные Штаты все еще казались провинциальным форпостом Британской империи. Большинство пьес, которые американцы смотрели в тот период, были не американскими, а британскими по происхождению и исполнялись странствующими британскими актерами. Из 160 пьес, профессионально поставленных в Филадельфии с мая 1792 по июль 1794 года, только 2 были написаны американцами. Даже когда местные авторы пытались создать что-то свое, английское влияние было неизбежно. Пьеса "Независимость", написанная в 1805 году молодым драматургом из Южной Каролины Уильямом Иором, стала ярким тому примером. Несмотря на патриотическое название, пьеса была основана на английском романе, действие происходило в Англии, и в ней были только английские персонажи. Семьдесят процентов книг, которые читали американцы, были пиратскими английскими изданиями. Примерно три четверти каждого номера одного из ведущих американских журналов, "Колумбийский", были заимствованы из британских источников. Большинство песен, которые пели американцы, были британскими. Дома и сады американцев были копиями английских стилей, причем зачастую в ретардированном вкусе. В 1808 году художник Уильям Берч выпустил коллекцию гравюр "Загородные места Соединенных Штатов Америки", созданную по образцу британских изданий, посвященных загородным поместьям английских дворян и дворян, и нашел множество жаждущих покупателей.41

Искусство было настолько имитационным, что некоторые американцы были готовы признать, что это все-таки европейская роскошь, а значит, опасная для американского республиканизма. Но другие, такие как Бенджамин Генри Латроб, отчаянно пытались доказать, что "искусства оказывают не вредное, а благотворное влияние на нравы и даже на свободы нашей страны". В то время как европейцы могли воспринимать искусство как должное, американцы не могли. Поскольку, как отмечал Латроб, "наши национальные предрассудки неблагоприятны для изящных искусств", искусства приходилось постоянно защищать и оправдывать. Своеобразный эгалитарный и нестабильный характер американского общества с самого начала революционного движения ставил искусство в положение обороняющегося.42

Хотя в Европе XVIII века были свои интеллектуальные противники искусства (самый известный из них - Руссо), там споры о месте искусства в обществе велись на протяжении столетия или более и никогда не ставили под угрозу легитимность искусства. Но неопытность Америки в области изящных искусств, а также большая скорость и интенсивность республиканской социальной революции по сравнению с европейской заставили Америку телескопировать и сжимать свои неоклассические преобразования, что привело как к восторженным переоценкам, так и к преувеличенным извинениям, к "тепличной атмосфере принудительного роста", как описал это историк Нил Харрис.43 Желая сделать искусство безопасным для республиканизма, американцы возложили на него тяжелое моральное и социальное бремя - более тяжелое, чем в Европе, - и оставили и искусству, и художникам мало места для автономии и оригинальности. "В то время как многие другие народы растрачивают блестящие усилия гения на памятники гениальной глупости, чтобы увековечить свою гордость, американцы, в соответствии с истинным духом республиканизма, - писал Джедидия Морс в своей книге "Географический читатель" в 1791 году, - почти полностью заняты в произведениях общественной и частной пользы".44

Было очевидно, что искусство в Америке должно быть нравственно поучительным и социально полезным. Но большинство революционеров предполагали, что мораль, которую нужно прививать, будет элитарной и классической, подчеркивающей трезвость, рациональность и благородный стоицизм. Однако в годы после революции мораль гражданского гуманизма евангелизировалась и демократизировалась, превратившись в пронзительный народный дидактизм, который иногда напоминал не более чем ханжество. Поскольку искусство оценивалось по моральным урокам, которые оно преподносило, священнослужители вроде Тимоти Дуайта не проводили резкого различия между проповедями, которые они произносили, и поэзией, которую они сочиняли, - все должно было быть назидательным.45