Эмпузион

Сейчас голос взял Фроммер. Он говорил, часто останавливаясь и рисуя тросточкой на песке какие-то невидимые фигуры. По его мнению, в этой округе творились крайне особенные вещи. Он подчеркивал, что все это обнаружил в архиве Бреслау, что во всем этом нет ни грамма выдумки. Он рассказывал, что окрестные земли были свидетелями резкого столкновения двух религиозных лагерей. Реформация нашла здесь стабильный аванпост в недалекой Чехии, но и по нашей, прусской стороне многие высказались за нее – крестьяне, мещане, но, прежде всего, землевладельцы и феодалы. Один из них, фон Штиллфрид, когда власть снова перешла в руки католиков, за участие в "чешском мятеже", как его здесь называли, был осужден на утрату всего лена и половины наследного имения. Весьма чувствительное наказание! Чтобы спасти свое имущество, он вновь перешел в католицизм, и, как оно частенько в таких ситуациях бывает, сделался святее самого папы римского. В религиозном католическом возбуждении он начал выслеживать всяческие отступления от святой веры Церкви, всяческие ереси, а прежде всего – язычество. Это он разжег преследование еретиков в округе, и хотя сам проживал в замке в Нойероде, влияние его распространялось вплоть до Вальденбурга с одной стороны и до Глатца с другой.

Так вот, ранней весной 1639 года этот Штиллсфрид осудил на смерть за колдовство, после несколькодневных пыток, Еву Бернхард и Анну Тифф. Да, Фроммер запомнил их имена и теперь сообщал их с некой удовлетворенностью, поскольку был серьезным историком, хотя и любителем. Еву допрашивали в апреле, в основном, ее расспрашивали про шабаши ведьм на горе Гомоле по чешской стороне. Ева назвала всех известных себе женщин, и даже тех, о которых только слышала или знала по виду со всей округи, в том числе и с чешской стороны – Барбару Брандс из Костенхаль и Дороту Майснер из Браунау, а так же женщин из Нидер Вюстегерсдорфа и Гёрберсдорфа.

Еве отрубили голову и сожгли в Нойероде, Анна же костра не дождалась – поскольку умерла в тюрьме от ран, полученных в ходе пыток.

Похоже, что судьи почувствовали кровь, словно идущие по следу псы, и теперь всякая женщина казалась им замешанной в колдовство. И если глядеть на горы и на лес, на мох и камни, а в особенности, если подняться на Гомолу и увидеть крупнейшую дыру в земле, откуда на шабаши приходил сам дьявол, можно было набраться уверенности, будто бы эти места притягивают женщин, ибо от рождения они морально неполноценные, А сюда они сходились, чтобы избавляться от плода, варить ядовитые микстуры, бросать сглаз на невинных. Теперь женщины чувствовали на себе внимательные взгляды священников, судей и их помощников. Даже сосед был врагом. А возможно, даже брат или муж.

Летом в деревнях по обеим сторонам границы воцарился такой страх, что женщины бросили собственные семьи, обязанности и сбежали в горы. Как будто бы их заколдовал звук дьявольской флейты.

- Деревни опустели, коровы стояли недоеными, дети плакали от голода, огороды зарастали сорняками, одежда обтрепывалась, в ней появлялись дыры, - Фроммер будто в трансе перечислял все эти ступени упадка мира, - печи стояли холодными, запасы гнили, собаки и кошки дичали, овцы зарастали шерстью…

И на чешской стороне, в Браунау, Дорота и Барбара были подвергнуты пыткам: их растягивали на дыбе, прижигали огнем и серой. Жители города теряли мужество, слыша крики, доносящиеся из подвалов ратуши, пока, наконец, уже не имея возможности все это вынести, город Браунау официально обратился по данному вопросу в Прагу. Вопрос заключался в следующем, следует ли продолжать пытки, и не должны ли мужья обвиняемых в чем-то понести расходы по судебному разбирательству (два рейхсталера), потому что Браунау – город бедный, а упомянутые мужья были, как раз, людьми состоятельными. Кто должен за все заплатить? Пражский апелляционный суд в своем ответе решил пытки прекратить и женщин освободить, и, к тому же, никакими расходами по разбирательству их не обременять. Женщин освободили, вот только суд в Праге не согласился на возврат им доброго имени. Умерли они в бесславии. К сожалению, город Нойероде своих колдуний не защищал, - закончил Вальтер Фроммер как будто бы с печалью.

- Замечательный рассказ, - сказал Август Август. – И показывает силу здравого рассудка и рынка.

- И, вроде бы как, большая часть беглянок так и не вернулась, - прибавил под конец Фроммер.

Войнич шел тихо, беспокойно поглядывая на Тило, и внимательно слушал Фроммера, правда его постоянно отвлекали звуки, доносящиеся из леса: шелест, далекий птичий крик, скрипение высоких буков. Или же движение какого-то животного, видимое только краем глаза, или же клубки шерсти, вырванные выступающей веткой из какого-то тела. Или же, попросту, громадная панорама гор, которая на мгновение просвечивала сквозь высокие деревья, а потом исчезала, когда сам он спускался ниже, а лес делался гуще.