Эмпузион

Отец выслал его в технический институт, поскольку был уверен, что это сделает из Мечислава мужчину, инженера. Но, прежде всего, он верил, будто бы всякий обыватель этой громадной империи обязан быть ее полезной частичкой, потому что таким образом лучше всего прислужит Польше. "Ты поляк, о чем не можешь забыть, но ты же еще и подданный его императорского величества и часть его великого проекта, который объединяет народы". Отец не верил, что когда-нибудь Польша завоюет себе независимость. Зачем подобное могло бы случиться? Только крупное может быть сильным. Только лишь разнородное способно пережить тяжелые времена. А Польша, даже если бы и появилась на свет, была бы слабой страной, шрамы от разделов давали бы знать о себе еще много лет.

Была у него когда-то идея отдать Мечися в кадетскую школу, об этом же какое-то время мечтал дядя Эмиль. Утверждал, что это поможет. Но как-то вечером, когда братья разговаривали на эту тему, их взгляды встретились, и, устыдившись, мужчины перестали об этом говорить.



Солнце начало отбрасывать опасно длинные тени, и Опитц скомандовал возвращение. Но перед тем, как двинуться в обратный путь, он намеревался снять всех на фото.

Момент неожиданно сделался каким-то торжественным – Вилли Опитц как раз разложил штатив фотоаппарата, который сюда нес Раймунд, и теперь, подгоняя один другого, мужчины вставали позировать. Войнич поднялся очень резко, и от этого у него закружилась голова, он пошатнулся и даже мог бы упасть, если бы не крепкое плечо Лукаса, который помог ему вернуться к вертикали.

Когда все они стоят в молчании и позируют для снимка, Войничу кажется, словно бы повисла абсолютная тишина, у него возникло впечатление, будто бы от высоты, на которой они очутились, у него заложило уши и кружится голова. Он видит Вилли Опитца, который крутится вокруг фотоаппарата, после чего подбегает и формирует из прибывших ровный рядок: сначала герр Август с Лонгином Лукасом, затем напряженный, сконцентрированный и молчащий Фроммер; потом Тило фон Ган, вспотевший, с выражением довольства на лице; опирающийся на дерево Раймунд со своей кривой усмешечкой, а рядом с ним – Войнич. Опитц что-то кричит им, а затем возвращается к аппарату и накидывает на голову темную накидку. Внезапно все замирает, и Войничу кажется, что это не Вилли Опитц снимает их на фото, но весь искривленный горизонт с горами является краешком монструозного объектива. Раздается короткий, неприятный скрежет, и яркая вспышка ослепляет позирующих. Какое-то мгновение Мечислав наблюдает невероятное явление – свет магниевой вспышки отражается от елок и сосен и возвращается к ним, на миг испепеляя их тела; ему кажется, будто в эту долю секунды он заметил под куртками и свитерами не только их голую белую кожу, но еще и кости, очертания скелетов; а еще, будто бы они стоят на сцене, что все это увертюра к какой-то опере, а зрителями в этом театре выступают деревья, ягодные кусты, замшелые камни и некое текучее, неопределенное присутствие, которое, будто полосы более теплого воздуха, перемещается между могучими стволами, ветками и веточками.

6. ПАЦИЕНТЫ

Когда они спускались по каменистой тропе, Войнич старался держаться поближе к герру Августу, в шаге за мужчиной, чтобы поговорить с ним… - сам еще не знал, о чем – пока наконец не удостоился чести, и герр Август притормозил настолько, чтобы идти с Войничем плечом к плечу, пропустив Седого Льва вперед. Дискуссия о началах человеческой цивилизации, довольно вялая по причине сложностей с расположением, замерла, и теперь герр Август, пускай и имея восхищенного слушателя рядом, должен был, к сожалению, сконцентрироваться на том, чтобы глядеть под ноги, потому что было легко споткнуться и полететь вниз. Из этого рваного разговора Войнич узнал, что герр Август считал себя писателем.

- Мой отец был австрийским чиновником, но родился в Яссах, - признавался он. – Мать была родом с Буковины, но была австрийкой. Только что это означает, раз ее родственники имели владения в Венгрии и чувствовали себя венграми. И вот взять меня… трудно сказать. Если подумать с точки зрения языка, я мыслю по-немецки и по-румынски. Ну и по-французски, естественно, как всякий европеец.

Он считал будто бы мода на национальные государства – дело преходящее и кончится плохо: искусственное разделение людей в соответствии со столь ничтожными категориями, как место, где они родились, не соответствует усложнению проблемы identité.

- И мне вообще понятие "народ" ничего не говорит. Наш император, и ваш, и мой, говорит, что существуют только "населения", а "народы" – это выдумка. Парадокс заключается в том, что национальные государства, словно грибы в дожде, нуждаются в других национальных государствах; одно национальное государство не имеет смысла бытия, его суть заключается в конфронтации и различии. Раньше или позже, это приводит к войне.