Энергия кризиса. Сборник статей в честь Игоря Павловича Смирнова

Хотя Монастырский и его соратники никогда не упоминали древнегреческие мистерии[500], многие элементы элевсинских таинств воспроизводятся этой группой, пусть и комфортабельно осовремененными и без кровавых жертвоприношений. Участники «поездок за город» выезжали из Москвы по железной дороге и далее шли пешком до места акции[501]. На протяжении акции проводились эксперименты по восприятию пустоты. Как правило, отправившиеся в путешествие не знали, что их ждет, но усердно созерцали то, что попадало в зону их внимания. В комментариях к акциям они излагали впечатления от пережитой «эпоптейи».

В каком-то смысле каждая «поездка за город», подобно мистерии, работала на преображение своего участника. Художник-концептуалист Иван Чуйков описывает акции «Время действия» и «Картины» как своего рода высший, нерационализируемый опыт: «Во всех работах происходит откровение, но оно всегда происходит на уровне субъективного зрительского сознания. В каждом случае принципиально важен именно зрительный образ, не поддающийся описанию»[502]. Монастырский в предисловии к третьему тому «Поездок за город» считает кульминацией акций «намек на необыкновенное, трансцендентное, неожиданно промелькнувшее где-то вдали»[503] и предупреждает об опасности таких переживаний для душевного равновесия: «маятник моего неподконтрольного теперь созерцания раскачивается и по сю пору»[504].

«Поездки за город» не были строго подчинены определенным дням в году, однако и они имели сезонный колорит. Если взять первые пять томов «Поездок за город» (то есть с 1976 года до 1989-го), то из 61 акции, состоявшейся за это время, 4 прошли в январе, 9 в феврале, 9 в марте, 8 в апреле, 6 в мае, 6 в июне, 1 в июле, 2 в августе, 5 в сентябре, 8 в октябре и 3 в ноябре. Как видно, многие перформансы приходились на ту пору, когда земля была покрыта снегом. Подмосковный Элевсин рождается в как бы хоронящих природу снегах, которых не бывало в очагах древних мистерий ни в Древней Греции, ни в Древнем Египте. Снег контрадикторно замещает огонь, который был центральным элементом древних мистерий. Первая акция «Коллективных действий», названная устроителями «Появление», состоялась 13 марта 1976 года на Измайловском поле. На фотографии, запечатлевшей акцию, хорошо видны обнаженный лес и плотный мартовский снег. Следующая акция («Либлих») состоялась там же 2 апреля, уже во время оттепели, когда земля местами обнажилась от снега, хотя его все же было достаточно — главным объектом акции служил звоночек, спрятанный под снегом[505].

Как уже говорилось, пиком Элевсинских мистерий считалась эпоптейя — «акт зрительного восприятия света»[506]. Фрейденберг, равно как и другие ученые (Клагес, Кереньи и другие), подчеркивает, что исток платоновского созерцания идей кроется именно в эпоптейе. Созерцание идей оказывается центральным событием и в «поездках за город». Зачастую все действие состояло во взирании, при этом было не всегда понятно, во что именно следует вперять взор, ибо, по замыслу устроителей, медленно возникающий в поле зрения объект попадал из зоны невидимости в зону неразличения и бывал почти неотличим от фона. Таким образом, смотрение сопровождалось интеллектуальными усилиями. Для того чтобы впечатление от зрительного опыта было неожиданным, «остраненным», организаторы употребляли особые средства, предваряя появление объекта напряженным ожиданием этого появления: «Мы используем прием постепенного выведения объекта восприятия… из невидимости… Если до сих пор мы имели переживание чистого ожидания, то теперь… начинается процесс усиленного смотрения»[507]. Если в мистериях посвященные лицезрели явление божества, то «появление» в «Коллективных действиях» было неопределенным, апофатическим[508].

В книге «Образ и понятие»[509] Ольга Фрейденберг о зрительной стороне античных ритуалов пишет следующее: «Мифологические представления породили еще в глубокой древности особые мифы и действа, в которых изображались сияние солнца и его временное помрачение. Основой таких действ служила зрительность: часть общины изображала в лицах „сияющую красоту“, а другая часть взирала на изображаемое. Анарративные образы, представленные в виде малоподвижных „персон“, то есть вещей, масок и олицетворявших вещи людей, не имели ни сюжета, ни действия; их сущность заключалась только в виде „появлений“ или „уходов“ световых инкарнаций. Моменты сияний, или „чудеc“, вызывали „явление“, то есть свечение, свет, — на диво дивовались. Инкарнации света имели свою „изнанку“, свои „подобия“ в виде „тени“ — призраков, мрака, тумана, туч и т. д.»[510]