Энергия кризиса. Сборник статей в честь Игоря Павловича Смирнова

Возвращаюсь к «Девушке с характером», Кате Ивановой. Благодаря тому, как происходит ее разговор с подругами, пространство становится более плотным. Девушки липнут к рассказчице, получается некая мозаика из тел, дистанция между которыми элиминирована, что служит иллюстрацией к тому, о чем повествует Катя. Сама она есть лишь дубликат другой Кати, жены полевого командира. Подобно физическим частям мира они разъединены, но потом соединяются, счастливые оттого, что делают одно общее дело. На огромной территории Советской страны нет ничего дальнего, обычная система координат здесь не работает, ибо дистанции измеряются сердцем. И в этом несложно увидеть реминисценцию христианской идеи тела Христова, как, впрочем, и ветхозаветной «земли обетованной», обещанной Всевышним, — ее сначала нужно полюбить, и лишь потом обрести.

Такая любовь сакрализует пространство. В нем, каким бы огромным оно ни было, не существует пустот, то есть мест, куда может прийти чужой. В «Клятве» (1949) М. Чиаурели сын Варвары Михайловны (С. Гиацинтова), символической жены Сталина, пожертвовавшей ради победы своими детьми, объясняет взявшему его в плен немецкому офицеру, что их Lebensraum (именно этот термин употребляет герой) разобьется о советский монолит. Так и происходит. Во время празднования победы Варвара встретится со Сталиным в Кремле, встреча в небесном регистре — двух эзотерических возлюбленных — обновляет мир, подводя окончательную черту под всей предшествующей историей. Похожий эпизод, но уже на земле, мы видим в финале фильма «В шесть часов вечера после войны» (1944) Пырьева, когда двое героев, пообещавшие друг другу встретиться в Москве, приходят на встречу, живые и сохранившие свою любовь. В «Подругах» (1935) Л. Арнштама герои еще детьми дают обещание быть вместе, но произойдет это много лет спустя, после их совместной борьбы против белой армии. Обещание, внесенное в сакральный порядок вещей, исполняется.

Под воздействием любви тела оказываются способными к удивительным метаморфозам, к постоянной динамике, к преодолению немыслимых расстояний, как и к открытию новых возможностей. В «Свинарке и пастухе» есть любопытный топологический прием. В начале фильма Глаша видит огромный портрет своего будущего возлюбленного, а в конце сама превращается в портрет, о котором Мусаиб рассказывает труженикам, пришедшим на выставку передовиков производства. Двумерный и трехмерный миры изоморфны, человек может стать картинкой, картинка человеком; их трансформация имеет место в уже изоморфном мире, где нет ни фикции, ни реальности.

Остаются чистые возможности. Так, в «Музыкальной истории» (1940) А. Ивановского водитель такси Петя Говорков (С. Лемешев) всего за год — снова тот же самый промежуток времени — становится звездой оперной сцены; в блестящих певцов превращаются и его коллеги по таксопарку. Петя любит диспетчера Клаву Белкину (З. Федорова), на которой обещает жениться, но только после того, как споет арию Ленского. Клаве приходится ждать год. На этот раз любовники разъединены не расстоянием, а ожиданием, ожиданием любви.

В фильме есть комический персонаж — дирижер джазового оркестра, который не дает талантливому барабанщику уйти и заняться настоящей оперной музыкой. В «Девушке с характером» комичен директор мехового ателье товарищ Бобрик (П. Оленев), который не хочет отпускать своих работниц на Дальний Восток. Смеемся мы над ними, добрым, разумеется, смехом, потому что видим и знаем, чего не видят и не знают они. Своим незнанием смешные персонажи пытаются удержать остатки прежней истории, для которой нет уже ни места, ни времени в новом мире. Не осталось и прежнего субъекта, который мог бы сожалеть о ее исчезновении.

Политический подтекст фильма «в прошлом году в Мариенбаде» (Станислав Савицкий)

На одном из первых закрытых показов «В прошлом году в Мариенбаде» в СССР был весь столичный бомонд. Зал был битком. Пырьев опаздывал. Его провели в темноте на последний ряд. Пожилой режиссер тогда ходил, опираясь на палку. Полтора часа публика зевала. Когда пошли титры, в зале повисла тишина. И тут Пырьев, трахнув палкой по будке механика, сказал: «Ну, давай еще разок».

Из устных преданий Союза кинематографистов