Энергия кризиса. Сборник статей в честь Игоря Павловича Смирнова

Эта странная подмена существующего в действительности города воображаемым пространством, скомбинированным из нескольких мюнхенских резиденций, окончательно дезориентирует зрителя, наблюдающего остроумно придуманную дистопическую умозрительную конструкцию. Для французов, как и для многих других европейцев или выходцев из США, и в середине ХХ века, и ранее название этого курортного городка мало что говорило. В Мариенбаде в основном отдыхали австрийцы и немцы. Формально этот населенный пункт находился на территории Чехословакии, помимо немецкого у него есть также чешское название Мариенске Лазне. Интересно, что из чешских курортов, облюбованных австрийцами и немцами, предпочтение было отдано именно Мариенбаду, а не более известному Карлсбаду (Карловы Вары). Фильм, в котором хронотоп построен как дурное повторение, рассказывает о дистопии. Время в нем циклично, а место действия неопределенно. Это картина о наваждении или галлюцинаторном воображении в сюрреалистском духе, «умозрительных по существу своему пространстве и времени, возможно, как во сне или в воспоминаниях; это умозрительное время с его странностями, провалами, обсессиями — время наших страстей», как поясняет Роб-Грийе в предисловии к изданию своего киноромана[676].

Ил. 9. План Шляйсхайма

Ил. 10. Мариенбад, вторая половина XIX века

Ил. 11. Мариенбад, начало ХХ века

Ил. 12. Мариенбад, 1950-е годы

Любовная история «В прошлом году в Мариенбаде» ассоциативно связана с эпизодом биографии Гёте. На склоне лет немецкий писатель, поправлявший здоровье после странной болезни, вновь познал превратности любви именно в Мариенбаде. Его избранница была почти на полвека его моложе и ответила на его чувства отказом. «Мариенбадская элегия» Гёте — ассоциативный контекст, опосредующий любовное наваждение персонажей Рене и Роб-Грийе.

Итак, рассказ о романе, реальность которого поставлена под сомнение, изобилует немецкими мотивами. Еще более интересно то, что в фильме есть точное указание на год, когда происходят события, о которых он рассказывает. Герои встречаются на немецко-чешском курорте, подмененном монтажной комбинацией мюнхенских резиденций, в 1932 году, накануне прихода к власти нацистов, начинавших политическую карьеру как раз в столице Баварии. Едва ли эти немецкие подтексты случайны в чрезвычайно продуманной сюжетно, тематически и композиционно картине Рене и Роб-Грийе. Даже если все объяснимо прагматически тем, что съемки в послевоенной Баварии были дешевле, чем во Франции, даже если главной целью авторов было создать неидентифицируемое умозрительное пространство тавтологии, реитерации, циклизации времени и дистопии, даже если немецкие мотивы представляют здесь Европу вне Франции, некое европейское пространство per se, эти неартикулированные намеки интригуют и открывают простор для интерпретации.

Этот рассказ об эрозии реальности накануне прихода к власти нацистов легко было бы истолковать как аллегорию потери Европой исторической и культурной памяти. В таком случае онирическая дистопия «В прошлом году в Мариенбаде» — предвестие грядущей катастрофы. Однако такая трактовка была бы поспешным и безосновательным обобщением, исходящим из того, что это построенное как эксперимент с визуальным нарративом произведение обязательным образом содержит в себе высказывание со скрытым, подспудным смыслом. «В прошлом году в Мариенбаде» не является тайнописью или фильмом, созданным с помощью специального состава наподобие симпатических чернил. Надо полагать, что за полвека, прошедших с момента выхода картины, у авторов, кинокритиков и историков кино было достаточно возможностей для того, чтобы выявить «подлинное» содержание этой ленты, если бы таковое подразумевалось в замысле авторов.