Энергия кризиса. Сборник статей в честь Игоря Павловича Смирнова

Более того из опубликованных в «ЛЕФе» статей следует, что метод, который практиковал Ленин в борьбе со своими политическими противниками, является не чем иным, как формальным (если не сказать, формалистским) анализом, вскрывающим автоматизированность чужой речи, подменяющей непосредственный и подвижный материал истории утратившим с ним связь идеологическим фразерством. По словам Эйхенбаума, «Внимание Ленина останавливается… на всем, что имеет характер автоматического пользования словом и тем самым лишает его действительной значимости»[430]. Вместо того чтобы деформировать исторический материал (как это делает поэзия с языковым материалом), то есть — производить непосредственные исторические эффекты («творить историю»), такой автоматизированный политический язык скользит по лишенной силы сопротивления поверхности отвлеченной идеологии, компенсируя свое историческое/поэтическое бессилие риторической избыточностью («революционной фразой» Ленин)[431].

«Ленин как деканонизатор» — называет Шкловский свою статью о языке Ленина, в которой его стиль последовательно описывается как поэтическая речь, ломающая привычные контекстуальные связи, обнажающая стершиеся отношения между словами и их понятийными смыслами: «Ленина звали „раскалыватель“, действительно, он охотно шел на раскалывание явления, на выделение его… Разделительное переименование есть один из способов отделять понятие от старого слова) ему более не соответствующего… Как только слово прирастает к вещи, оно перестает ощущаться и лишается эмоционального тона»[432]. Вместо привычного использования уже сложившегося понятийного аппарата, более не производящего остраняющего, перформативного эффекта, Ленин, с точки зрения Шкловского, вновь и вновь осуществляет работу, демонстрирующую живую связь между знаком и значением, между словом и понятием: «Каждая речь или статья как будто начинает все сначала. Терминов нет, они являются уже в середине данной вещи, как конкретный результат разделительной работы»[433]. Подхватывая призыв («Не бронзируйте Ленина»), сформулированный в редакционном предисловии к этому выпуску «ЛЕФа», Шкловский опознает в качестве основного качества ленинского стиля письма и мышления разрушительную энергию, направленную против автоматизирующего восприятие канона. Шкловский канонизирует Ленина как деканонизатора, — как речевого субъекта, постоянно обнажающего условный характер языка, как производителя текстов, выстраивающих пародийно-критические отношения с другими текстам, в том числе и своими собственными, написанными в ином политическом контексте и уже переставшими выполнять свои политические функции, понимаемые по аналогии с художественными функциями поэтического языка. Таким образом, политическая сила Ленина оказывалась производной от силы поэтического воздействия его языка (поэтического — в том специфическом смысле, которым наделяли это понятие формалисты): «Сила Ленина, подобно силе искусства, возникала из его способности иронизировать, избегать идеологических и догматических ограничений, действовать в непривычной манере»[434].

В своей статье «Словарь Ленина-полемиста» Юрий Тынянов последовательно реализует свой метод лексико-стилистического анализа, разработанный им в «Проблемах стихотворного языка» (1923)[435], обнаруживая в полемическом языке Ленина ту самую «тесноту стихового ряда», когда «значимость слова может гипнотизировать, объединяя в одно вещи конкретно разные, необъединимые», когда «фраза может стать сгустком, который ценен сам по себе, — своей „словесной“ и эмоциональной силой» (может показаться, что последняя цитата взята из его работы по теории стиха и посвящена языку Тютчева, однако перед нами общетеоретический тезис, предшествующий анализу «словаря Ленина»[436]).

Среди прочего Тынянов развертывает насыщенный семантический и стилистический анализ сравнительных агитационных (при этом агитационный потенциал речевых конструкций оказывается эквивалентен их художественным характеристикам) преимуществ ленинского призыва «Грабьте награбленное!» по отношению к старому лозунгу «экспроприируйте экспроприаторов!». С точки зрения Тынянова, «динамический повелительный» эффект, в большей степени присущий первому варианту революционного категорического императива, достигается благодаря его лексическому богатству (глагол «грабить» еще не превратился в слово-термин, его основной лексический признак («отнимать силой») «укореняет слово ассоциативными связями» («хватать руками») и оттеняется адекватной ситуации бытовой «лексической окраской»). В результате поэтическая насыщенность (вплоть до фонетической выразительности аллитерационного комплекса — «гр») оказывается фактором политической результативности[437]. Установка на художественную выразительность совпадает здесь с установкой на прагматическую эффективность, определяющую механизм исторического движения.