Энигма. Беседы с героями современного музыкального мира

Мизия: Да, я знаю, знаю. Это я пытаюсь увильнуть от ответа. Не могу сказать, не уверена, как меня видят другие люди. Я экстремальный человек. Это нелегко для других. Это значит, если мне нравится, то нравится очень, а если я чего-то не люблю, так уж не люблю! И все должны это знать. Например, когда я что-то говорю, это звучит очень уверенно, и я кажусь самоуверенным человеком. Это не так, но выглядит так. Возможно, это своего рода самозащита, поэтому меня принимают за сильную женщину, что иногда выводит мужчин из зоны комфорта или уверенности. В этом плане, вероятно, меня можно назвать роковой женщиной. Но, уверяю, внутри я – Бэмби.

Ирина: Очень хрупкая?

Мизия: Очень-очень-очень. Но я этого не показываю. Я умею выживать, я крепкий орешек. И как крепкий орешек, возможно, я и роковая женщина. Я не могу быть такой – «привет, киска». Это непозволительная роскошь открываться, не защищая себя. Никогда не могла так жить. Даже в детстве. А ведь то, как мы переживаем некоторые жизненные ситуации в детстве, остаётся с нами навсегда. Мы можем научиться контролировать себя, но мы сами не изменимся. Так что я такой же орешек, каким была в шесть лет.

Ирина: Это понятно! Ты защищаешь свой внутренний мир.

Мизия: Да. Понимаешь, я ведь дитя двух очень разных социальных племён. Моя мама – артистка, мой отец – из высшего буржуазного общества Порту. Они разошлись, когда мне было четыре года, и мне приходилось раздваиваться, быть двумя разными детьми. Одним для материнского дома и совсем другим для дома моего отца. Они даже меня переодевали, когда я приезжала. Говорили – она не такая, как мы. Так меня воспринимали – она не такая. И я действительно отличалась от своих двоюродных братьев. Они все принадлежали к другой социальной системе, а я была аутсайдером, не вписывалась. В доме моей мамы и бабушки была музыка, тортилья де патато, паэлья. У отца – всё было строго, воспитание в британском стиле, five o’clock tea, не говори громко, не смейся громко. Всё по-другому. И мне приходилось переключаться, у меня был такой код для смены режима. Срабатывал мгновенно.

Ирина: А тебе хотелось нравиться обеим сторонам?

Мизия: Я при этом должна была как-то оставаться самой собой. Не знаю, как. И тогда я научилась быть хамелеоном, меняться для того, чтобы меня любили. Когда я была с семьёй моего отца, я надевала английскую юбку-шотландку. Когда я с мамой, то была такой цыганкой-испанкой. Я научилась адаптироваться, чтобы быть любимой. Как я говорила в одном интервью: я была как матрёшка. Состояла из нескольких уровней, но должна была любить и помнить ту, самую маленькую, в центре, потому что в ней и была моя сила, моя структура.

Ирина: Это твоя суть. Это должно было отразиться на твоей личной жизни. Но в каком обществе ты чувствовала себя комфортнее?

Мизия: Я выбрала сразу жизнь моей мамы. Там я была собой, и я жила с ними, я не жила в доме отца – туда я ходила по воскресеньям.

Ирина: А в твоей личной жизни ты была больше фадишта или женщина?

Мизия: Ох уж этот вопрос! Мы дошли и до него!

Ирина: Да, собственно, можешь и не отвечать, но просто это действительно интересно.

Мизия: Это трудный вопрос. Я сама себе его до сих пор задаю. Мой психоаналитик говорит, что никогда не встречал человека, который бы так удачно выбрал профессию, как я, потому что фаду позволяет мне выплеснуть всю ту трагедию, которую я ношу в себе. У меня как будто в душе всегда играет музыка в стиле Dead Can Dance, очень тревожная, такая, знаешь, татададам. Я очень трагична. Отыскать женщину во мне очень непросто, потому что я действительно всё время защищаюсь. Но в реальной жизни здесь, в Лиссабоне, я совершенно нормальный человек, я общаюсь со всеми.

Ирина: Может быть, еще и поэтому у тебя такие замечательные домашние животные.

Мизия: О да, у меня замечательные питомцы. Я живу с чихуа-хуа по имени Мисс Бонсай. Я купила её в Аргентине, в Буэнос-Айресе. Это еще один город моего сердца. У меня есть две кошки. И если бы я могла, я бы завела большую ферму с разными животными: козы, свиньи, цыплята, пингвины всякие. Я думаю, животные делают нас людьми. Также я люблю растения. С каждым годом, то есть, чем старше я становлюсь, тем больше тянусь к природе. Я была абсолютной горожанкой, а теперь люблю растения, люблю вещи, которые раньше не замечала, проходила мимо.

Ирина: Но фаду – это, вообще-то, городской жанр?

Мизия: Да, это городская песня.

Ирина: У тебя голос невероятного диапазона, не только для фаду. В каких жанрах ты еще выступаешь?