Энигма. Беседы с героями современного музыкального мира

Ирина: Но некоторые и не хотят думать, просто заявляют – «Это не Шуман, это не Бах, это не Бетховен!»

Патриция: На это нужно отвечать так: «Мне вчера звонил Бетховен, он сказал, что так и надо играть». Это абсурд, когда люди говорят, что правильно, что неправильно в искусстве. Таких категорий не должно быть.

Я не знаю, что есть. Я знаю, чего точно нет: в искусстве нет правил. А если они есть, то действительно творческий человек всегда попытается их поломать.

Ирина: Но все-таки играть чисто, не фальшиво – это одно из главных правил. В ноты же попадать надо? Давай хоть в чем-то определимся.

Патриция: Хорошо. Представим, что партитура – это карта. По ней нужно идти, соблюдая правила, иначе не дойдешь до конца. То, что ты на этом пути увидишь, если посмотришь направо, налево, – это и будет твое, то, что ты пережил.

Минор в Шуберте, например, самое светлое, что есть. А мажор бывает иногда очень грубый, банальный. Мне кажется, каждое произведение обладает душой, которую творец (писатель или композитор) запечатлевает на бумаге. Книгу ты читаешь в одиночестве и в разные моменты жизни понимаешь прочитанное по-разному. А с музыкой? Здесь мы очень зависим от интерпретаций. Нам могут играть одно и то же произведение абсолютно одинаково – это называется «школа и традиции», называется «правильным», это выигрывает на конкурсах и передается в следующее поколение. Такая музыка становится мертвой, памятником, я её не чувствую, не слышу её больше.

Ирина: Но почему слушатели ходят на концерты, точно зная, что и как они услышат?

Патриция: Доказать себе, что все в порядке: я заплатил за билет, за качество, это не будет хуже, чем на моей пластинке. А если там что-то по-другому – становится непонятно, опасно, чувствуешь себя неуверенным. Что происходит?! Что это за произведение? Я не узнаю! И начинается дискуссия с самим собой – хорошо ли это? Читаешь рецензии в газетах на следующее утро: что я там не понял? Но есть люди, которые приходят на концерт, чтобы узнать что-то новое. Как в науке: настоящий ученый тот, кто пытается узнать что-то новое. А тот, кто говорит, что два плюс два четыре – это профессор, это учитель, это школа. Экспериментатор рискует, лаборатория может взорваться в конце, и именно он приходит к новому.

Ирина: Чем рискуешь ты?

Патриция: Всем! Бывало такое. Надо немножко осторожнее.

Ирина: Вдруг кто-то в обморок упадет от твоего звукоизвлечения?

Патриция: У меня нет совсем такого высокомерия, я очень хочу как интерпретатор, как исполнитель рассказать публике о том, что поняла в этом произведении, что чувствую, что слышу. Было бы нечестно, если бы я сыграла так, как мне сказали. Я хочу дойти до всех сердец. Я отношусь к публике как к детям, и сама тоже остаюсь ребенком, потому что…

Ирина: Ты абсолютно без возраста!

Патриция: Есть у меня возраст! Но нужна свежесть детского восприятия. Дети замечают вещи, которые мы уже не замечаем. Вот это нельзя забывать! В музыке нельзя становиться взрослым, ни в коем случае. Взрослые себя ограждают, закрывают все окна, двери, а жизнь коротка, и как много интересного можно было бы узнать! В себе, между прочим. Весь космос у нас внутри, в каждой клетке есть космос, это чудо, что мы двигаемся, что наше сердце бьется.

Ирина: А нужна художнику смелость? Ведь смелость бывает разная: смелость – вызов, смелость – наглость, смелость – храбрость.

Патриция: Наглость я не люблю. Я люблю скромность. И, мне кажется, человек должен оставаться самим собой. Стравинский был наглым или смелым? «Весна священная» – большего вызова не придумать. Скрипичный концерт, например. Ничего там особенного нет, но каждая нота – это вызов, пощечина. Но он не был наглым, нахальным человеком, совсем нет. В Нью-Йорке я видела работы изумительного скульптора Бранкузи. Человек из румынской деревни. Ты считаешь, это вызов? Мне кажется, нет. Это его мир, он так его видит. Искусство – это то, что связывает нас с другими мирами. Именно этот момент я хочу в музыке поймать, играю ли я Чайковского, Моцарта или современную музыку. Этот момент должен возникнуть.

Ирина: А ты согласна, что музыка – это то, что связывает нас с другим измерением?

Патриция: Да, конечно. Мы пользуемся словами, но слова сразу лишают нас свободы, потому что каждое слово имеет определенное значение. А музыка – очень открытое пространство, где все можно понимать по-разному.

Ирина: Музыка, прежде всего, эмоционально воздействует.

Патриция: Да, конечно. Но это тоже ассоциации, воспоминания, состояния. Это какой-то конструктор. Композитор Петр Этвёш сказал: «Я не сочиняю музыку, она меня сочиняет». Мне это очень понравилось. Это так и есть.

Ирина: Ты как-то сказала: «Концерту Брамса я не нужна, а концерту Шумана нужна». Почему?

Патриция: Концерт Шумана очень интересное произведение, мало кто его играет, потому что плохо звучит, не лежит на скрипке.

Ирина: Его даже Клара Шуман отвергла.