Enigma (СИ)

У меня особо нет времени думать, откуда у нее взялись такие силы. Это невозможно. Ни одна девушка не способна на подобное поведение, после связывания. Страх, эйфория, а потом забвение… так это работает. И только так.

Сквозь наш общий рык, и прерывистое дыхание друг на друга, я слышу длинный звуковой сигнал, сообщающий мне о мощном потоке поступления данных, но и это еще не конец ее «выступления». Я недооценил Кэндис Карлайл.

Мир вокруг меня замирает, а время останавливается, когда я ощущаю, как тугая петля из шелка мгновенно затягивает мою шею в прочный капкан.

Но причина эффекта «замирающего времени» вовсе не в асфиксии…

Причина там, в ее глазах. Горящих, сверкающих в приглушенной тьме, запредельно ярких, безумных, невероятных. Притягательных, как искусная оптическая иллюзия. В них столько света, ярости и силы, что я, со своим зрением, настроенного на другие частоты, почти могу увидеть два ярких световых луча, исходящих из-под ее ресниц.

И вдобавок ко всему, эта сучка не щадя душит меня, с каждой секундой все сильнее затягивая шелковый поводок на моей шее, края которого острее любого лезвия при таком сильном воздействии с кожей.

Кэндис резко выдыхает, отчего короткие волоски, упавшие на ее лоб, приподнимаются от потока воздуха, и разъяренно шипит:

– Оставь меня, слышишь? Меня, мою маму, и мою жизнь. Он был действительно нужен мне… Ты все испортил, Мак. Ты все испортил, – решительно, без намека на слабость в голосе, воинственно выкрикивает Кэн, находясь при этом абсолютно обнаженной. А это уже, черт подери, похоже на Амазонку. Она скалит белые зубы, покрывая меня нелицеприятными эпитетами. А я смотрю на то, как ее острый язычок, скользит по полной нижней губе, цвета сакуры. И даже не спешу вырваться из стремительно затягивающейся на шее удавки, сам охреневая от силы мощного желания, простреливающего каждый позвонок, после, концентрируясь ниже пояса. Кажется, внутренний «чип», «компьютер» и весь мой хваленый самоконтроль отключились за одно мгновение.

Я физически ощутил, как внутри что-то замкнуло, «щелкнуло», переключилось… последняя осознанная мысль…

«Я не смогу контролировать то, что буду делать дальше. Впервые, я буду не в силах».

Такого еще не было. И словно взрыв, выводящий все мои программы из строя, привел к тому, что телом завладели новые инстинкты и желания. Усмирить ее, заткнуть. Сравнять с землей, показать долбаное место. Подмять под себя, подчинить, покорить, и вонзиться в это непокорное тело, чтобы, бл*дь, как можно острее ощутить всю силу ее сопротивления, принять ее, пропустить через каждую пору на коже.

Безумие какое-то. Во рту так сухо, что я с еще большим вождением смотрю на ее влажные губы и у меня окончательно сносит голову.

Все померкло, потеряло смысл. Жадно пригубить ее тело, стало такой же необходимой потребностью, как и напиться из свежего источника, после долгих лет засухи.

Засухи в душе, если таковая у меня была.

Но сейчас, когда я ощущаю, как сильно способно гореть изнутри тело, одновременно оставаясь таким живым и напряженным до предела, я понимаю – она (душа, мать ее), черт подери, есть.

Ты все испортил… – опаляют беспощадной яростью глаза девушки.

– Еще не все, Энигма. Я даже не начинал, – глухо вырывается из моих обожженных ее ненавистью губ. Сжимая удушливую нить в кулаке, яростно срываю ее, и наконец, наваливаюсь на Кэндис, прижимая зачинщицу нашей бойни к полу. Абсолютно голую, дрожащую, загнанную в капкан моих рук и тела. Срывая с себя остатки нити, отбрасываю ее в сторону, и с утробным рыком, от которого немеют легкие и замирают в предвкушении ноющие после тренировок мышцы, стремительно раздвигаю коленом ее стройные ноги. Болезненное давление в паху усугубляется, благодаря ее бесконечным попыткам вырваться, и окончательно осатанев от мучительного ожидания, вжимаюсь в ее бедра своими, устраиваясь между раздвинутых ног. И черт, ее тело призывно выгибается, вопреки упрекам разума, я знаю, несмотря на то, что она продолжает лягаться и царапаться, пытаясь освободить свои руки от моей железно хватки.

Место. Не отпущу. Тебя.

Я смотрю на тело Энигмы другими глазами. Ни капли научного интереса – медленного, вдумчивого, любопытного. Я – гребаное животное, которое дуреет от вида одной лишь капли пота на ее шее, и заострившихся от моих действий сосков, упругой груди, колыхающейся каждый раз, когда отвечаю ритмичным толчком бедер на ее упрямое сопротивление.

Кэнди продолжает ерзать подо мной, делая для себя лишь хуже, заставляя меня закрывать глаза, ощущая, как член упирается в ткань боксеров и брюк. Секунда, и я сжимаю его в кулак, лишая себя лишних мучений. И когда я замираю всего на мгновение, чтобы посмотреть в бесстыжие голубые глаза взбунтовавшейся бестии, ее взгляд, ее природа, кричит мне о том, чего Кэн хочет на самом деле.