Энрико Карузо

За незначительную плату и обеды Карузо часто приглашали в частные дома Салерно, где он (по его собственным словам) весело проводил вечера: пел, пил, ел, получал маленькие подарки и немного денег. Всюду его сопровождал верный маэстро Гульельмо Верджине, единственный бескорыстный человек из всех, кто окружал Карузо.

После длительного и счастливейшего сезона в Салерно маэстро Верджине увез Энрико домой, в Неаполь, где ему удалось устроить выступление своего ученика у Ланди, державшего антрепризу в театре Меркаданте. Карузо с блестящим успехом пел в опере “Джоконда”. Но это не было еще настоящим признанием таланта Карузо. Маэстро Верджине знал, что такое признание придет к его ученику после появления в одном из больших театров.

Карузо выступал в Ливорно и Палермо, где дирижировал знаменитый тогда Леопольдо Муньоне. В Палермо Карузо пел с сопрано Адой Джаккетти-Ботти, великолепной актрисой и красивейшей женщиной, в которую он сразу же влюбился. Позже она станет его подругой на многие годы, принося ему то счастье, то страданье.

С большим успехом Карузо выступает в Парме, а затем снова возвращается в Салерно, в театр Коммунале, где Грасси ангажирует его на сорок выступлений в операх: “Манон” (Пуччини), “Джоконда”, “Травиата”, “Риголетто”, “Паяцы”, “Тайный пророк” (Даниэле Наполитано), “Марьедда” (Джанни Буччери), “Сан Франческо” (Арриго Себастьяни), “Драма во время сбора винограда” (Винченцо Форнари). За каждое выступление он получал все те же 20 лир! Салернский импресарио изрядно наживался на таланте певца… И тем не менее Карузо пел много. Ему еще не хватало опыта, уверенности, о чем говорил в свое время и Мазини. После Салерно Карузо снова пел в Ливорно, Парме и Палермо. На этот раз выступления не принесли ему прежнего успеха. Тогда было очень трудно долго сохранять расположение публики - слишком много было блестящих певцов. Выступления Карузо были вдохновенными, но он еще не обладал зрелым мастерством, его оперная “лексика” была основана на интуиции, ей недоставало целеустремленной мысли. Карузо бесконтрольно, подсознательно, весь, целиком отдавался красоте своего пения, забывая об авторе. Он был молод, лишен всякого тщеславия. Мысль о выработке своего собственного стиля была ему чужда. Часто, увлекаясь на сцене, он выходил за рамки своей роли.

В Салерно о доне Пеппе Грасси говорили не только как о ловком импресарио, но и как о будущем тесте Карузо. И не напрасно, так как последний перед гастролями по городам Италии попросил руки Джузеппины. Однако разговоры были преждевременными. Мог ли подумать Грасси, что Карузо, этот “славный мальчишка”, как любил называть его Дзукки, в Палермо влюбится в Аду Джаккетти-Ботти и забудет о Джузеппине и о своем предложении! Разрыв с дочерью Грасси неминуемо повлек за собой и полный разрыв с самим импресарио. Для Грасси-импресарио и Грасси-отца это было ударом. Печаль камнем легла на его сердце на многие годы… Пришлось похоронить мысль о блестящем будущем любимой дочери, для которой он уже строил воздушные замки.

*

К этому времени Карузо встречает человека, сыгравшего важную роль в его жизни, человека, который помог ему окончательно утвердиться и как певцу, и как артисту, открыть двери к настоящей славе.

Это был Никола Даспуро из Неаполя, автор либретто к операм Умберто Джордано “Mala Vita” (“Плохая жизнь”) и “Il Voto” (“Обет”), музыкальный критик и публицист, фигура известная и уважаемая в музыкальном мире того времени. Кроме того, он являлся представителем миланского агентства Эдоардо Сондзоньо, занимавшегося постановкой спектаклей в крупных оперных театрах Европы.

Даспуро только что вернулся в Неаполь из Парижа, для того чтобы вместе с маэстро Дзуккани подготовить оперный сезон в театре Меркаданте, который был по этому поводу обновлен и переименован в театр Нуово. Вездесущий маэстро Верджине буквально атаковал Даспуро просьбами послушать Карузо. Даспуро был потрясен. О своем впечатлении он писал в Милан:

“Дорогой Эдоардо, здесь, в Неаполе, я нашел некоего Карузо, великолепный материал для великолепного тенора. Он напомнил мне Мазини в его лучший период. Я бы хотел ангажировать его на предстоящий сезон в Меркаданте (театр Нуово), а затем и в Миланскую оперу”.

“Если Вы считаете возможным ангажировать певца, пожалуйста. Я полностью полагаюсь на Вас”, - таков был ответ Эдоардо Сондзоньо.

Так Карузо начал новую деятельность. Разучив “Миньон”, он вместе с дирижером Дзуккани выступил в Неаполе перед своими земляками. Однако успех был очень скромным, как и в первый раз, когда он пел в опере Морелли. Как и тогда, ему аплодировали только друзья и поклонники. Печать заговорила о нем, но лишь для того, чтобы повергнуть его наземь. Неаполитанская газета “Пунголо” писала о том, что манера Карузо при годна только для “Отелло”, да и голос его по тембру скорее баритон, чем тенор. Приблизительно то же самое писала и “Иль Маттино”.