Энские истории

Писатель, не желая ничего трогать на месте преступления, ушел звонить в прихожую; Светлана в сопровождении Людмилы удалилась в спальню. Сокольский выглянул в коридор: никого. Он тихонько, стараясь не шуметь, зашел в кабинет и аккуратно прикрыл за собой дверь.

На цыпочках, аккуратно ступая по мягкому ковру, он обогнул труп и направился к картине, висевшей над письменным столом. На картине был изображен могучий дуб, опоясанный массивной золотой цепью. Кота, кстати, нигде не было видно. Грязнов обычно говорил, что кот — ученый, поэтому спрятался за деревом. Бессмертное творение местного живописца было приобретено тогда еще здравствующим меценатом за три бутылки водки; это не мешало Грязнову утверждать, что картина (он говорил — холст) куплена в Москве, в некоей модной галерее за безумные деньги. Но Сокольского в данный момент интересовали отнюдь не художественные достоинства этого выдающегося полотна, а то, что за ним скрывалось. Во время своего дурацкого гаданья Грязнов выразился яснее ясного: неприятности Сокольского заключены в бумагах, бумаги — в железном ящике, а ящик — под дубом. Тут и ребенку стало бы понятно, что речь идет о сейфе; сейф был замурован в стену кабинета, а омерзительная картина маскировала дверцу.

Сокольский, чутко прислушиваясь, подошел к картине и отодвинул ее в сторону. Черт возьми! Дверца-то закрыта! Где же ключи?

Превозмогая отвращение и страх, Сокольский направился к трупу, имея твердое намерение обыскать новопреставившегося. Однако в этот момент из коридора раздался крик Писателя:

— Господин Сокольский! Влад! Где вы?

Сокольский выругался про себя и, по пути опрокинув стул, опрометью бросился к другому выходу — в библиотеку. Там он придал своему несколько коровьему лицу спокойное и даже безмятежное выражение и выглянул из библиотеки в коридор.

— Я здесь!

К нему подбежал запыхавшийся Писатель.

— Я позвонил майору Ломакину. Он велел ничего в кабинете не трогать, собраться всем в гостиной и ждать его приезда.

— Зачем в гостиной? — поморщился Сокольский. — Пусть женщины будут наверху, хотите — идите к ним, а я останусь здесь.

— Нет, — возразил Писатель. — Ломакин сказал, чтобы мы были друг у друга на виду. Он говорит, что это очень важно.

— Ну хорошо, — нехотя согласился Сокольский. — Пойдемте наверх.

* * *

Жена его, Людмила, казалось, почти не потеряла присутствия духа. Возможно, это было связано с тем, что когда-то она получила медицинское образование и даже одно время работала врачом, пока, по общему мнению подруг, не вышла столь удачно замуж.

Она отвела Светлану наверх, в спальню, уложила в кровать, налила в стакан воды.

— Светлана, где у вас аптечка? — спросила она.

— Там, в ванной, — слабым голосом ответила новоиспеченная вдова и показала дрожащей рукой на белую дверь.

Людмила вошла в ванную, заметила на стене белый шкафчик, порылась в нем и извлекла оттуда склянку корвалола. Она накапала пятнадцать капель в стакан и протянула Светлане.

— Вот, выпейте.

Светлана безмолвно повиновалась; ее трясло, как в ознобе; зубы стучали о тонкое стекло.

В это время прибежал запыхавшийся муж; с ним был Писатель.

— Люда! — крикнул он. — Майор велел собраться всем в одном месте. Пошли вниз, в гостиную.

— Что ж, это резонно, — согласилась Людмила, взяла под руку Светлану Грязнову, и они стали спускаться.

Усадив женщин за стол, который совсем еще недавно был праздничным, Писатель объявил Сокольскому:

— А теперь пойдемте искать мою жену!

* * *

Они долго не могли найти Марину. Наконец ее обнаружили, забившуюся в самый темный угол какого-то подсобного помещения, служившего мастерской и кладовкой одновременно.

Марина сидела на полу, обхватив колени руками, и тихонько подвывала. Писатель подошел ближе; увидев его, Марина снова закричала; у нее была самая настоящая истерика.

Он попытался поднять ее, но Марина начала отбиваться и даже кусаться; покидать свое укрытие она никак не хотела. Пришлось прибегнуть к помощи Сокольского.

В гостиной, в обществе четырех человек, она почувствовала себя немного спокойнее; хотя истерика и не прекратилась полностью, но Марине стало полегче.

— Людмила! — сказал писатель. — Вы не могли бы дать моей жене чего-нибудь успокаивающего? Хотя бы того же самого, что и Светлане?

— Конечно, — отозвалась Сокольская. — Корвалол ей немного поможет. Только он остался наверху, в спальне Грязновых. Я схожу.

— Подождите, — остановил ее Писатель. — Майор сказал нам быть друг у друга на виду. Это же неспроста. Давайте будем придерживаться его указаний. Идите с кем-нибудь.

— Я пойду с ней, — заявил Сокольский.

— Не думаю, что это — правильное решение. Муж да жена — одна сатана, гласит народная пословица. В случае чего ваше алиби будет недействительным.

— Что вы предлагаете? — высокомерно спросила Людмила.

— Я пойду с вами, — ответил Писатель. — Так будет лучше.

— Хорошо, — согласилась Людмила. — Пойдемте.

Через пару минут они вернулись. Людмила принялась отпаивать Марину корвалолом и для пущей эффективности била ее по щекам; но все это слабо помогало.

— Прекратите ее лупить! — в конце концов не выдержал Писатель. — Что за методы?