Энтропия

Корнелий снова улыбнулся. Нела отвела взгляд и отвернулась к окну, пряча неловкую улыбку. Это было настолько похоже на обычный разговор отца и дочери, что ей вдруг резко захотелось уйти. Что, если после всего этого Корнелий захочет спросить ее о чем-то личном? О походе в Лабораторию… снова? Ей снова придется врать. Или о… Максимиллиане? Глупости. С чего бы Корнелию о нем спрашивать? Нела снова почувствовала досаду непонятного происхождения. Сегодня какой-то совершенно дурацкий день. И какая-то ерунда лезет в голову.

– Знаешь, ты мне сейчас кое о чем напомнила, – оживился вдруг Корнелий, – Когда тебе было лет шесть, мы все вместе ездили отдыхать на Санта-Мариоку. Ты увидела медуз в аквариуме и захотела их потрогать. Это было запрещено, потому что те медузы могли ударить током. Но тебя это не остановило, ты все равно пролезла туда и дотронулась до одной из них. Не знаю, помнишь ли ты, но мы с мамой тогда здорово перепугались. А когда ты очнулась в больнице, ты почему-то была такой радостной.

Нела подавила вздох и, не шевелясь, осталась стоять у окна. Она не хотела поворачивать голову, так как чувствовала на себе взгляд Корнелия.

– Ты очень скучаешь по маме? – наконец спросил он.

Нела моргнула, не отводя взгляд от черноты за окном и мигающих вдалеке неоновых гирлянд. Что можно было ответить на такой вопрос?

– Можешь не отвечать.

Корнелий сказал это спустя минуту, и его голос звучал глухо. Нела почувствовала предательский ком в горле.

– А зачем тогда ты спросил?

На этот раз промолчал Корнелий. В воздухе висела пустота, словно густой смог, мешающий дышать. Нела подумала, что пустота – это не просто отсутствие чего-то абстрактного. Это материальная величина, отсутствие чего-то необходимого – нужных слов, эмоций. Людей. Людей, конечно, в первую очередь. Как вакуум в космосе.

– А зачем скучать? Ведь есть миссис Робертсон.

Эти слова вырвались у Нелы сами собой. Она не ожидала, что они прозвучат так обвиняюще. Ей внезапно стало ужасно стыдно за них. Нела развернулась и быстро вышла из кухни, надеясь, что отец не видел выражение ее лица.

Вернувшись в комнату, Нела почувствовала себя еще более разбитой, чем до этого – хотя, казалось бы, куда уж больше. В темноте было почти тихо, не считая попискивания датчика температуры и еле слышимого гудения компьютера. Ночь клубилась мягким бархатом под потолком, стелилась по полу и обволакивала стены. Неле хотелось провалиться в нее и больше никогда не говорить ни с отцом, ни с Максимиллианом, ни тем более с Джастином. Бедным Джастином, которого она неосторожно обещала спасти, а в итоге только еще раз убедилась, что без своих друзей она ни на что не способна. Она подумала, что сейчас нужно лечь спать – что еще остается… Завтра будет новый день, и миссис Робертсон снова ждет ее в Лаборатории. Суббота. Завтра там не должно быть Максимиллиана – на выходные остается только дежурный персонал. Нела почувствовала слабое облегчение.

Когда раздался стук в дверь, Нела вздрогнула. Отец слегка приоткрыл дверь, и Нела увидела его непривычно растерянное лицо. Еще бы, раньше они вообще почти не разговаривали. А теперь вот поругались. Прогресс. Нела поморщилась. Возможно, ей стало бы легче, если бы Максимиллиан рассказал Корнелию о том, что она сделала. Но он не расскажет – она это знала. Максимиллиан хочет быть единственным хранителем ее тайны, которая позволит ему и дальше преследовать ее. Священником, который никогда не отпускает грехи. Она поморщилась от этой мысли. Слишком извращенное сравнение.

– Нела? К тебе можно? – Отец медленно вошел и присел на край кровати рядом с ней.

Пожав плечами, Нела отвернулась. Ей ужасно хотелось извиниться за эти нечаянные слова, но всякий раз перед перспективой искренности словно возникал какой-то ментальный барьер, крепче титановой стены. И Нела знала, что ей лучше молчать, потому что если она что-то и скажет, то это будет что-то такое же равнодушно-циничное.

Корнелий вздохнул:

– Нела, может, я и не идеальный отец. Но ты постоянно закрываешься от меня. У тебя нет повода обвинить меня в неуважении к памяти матери.

Нела дернула плечом:

– Причем тут это? Делай что хочешь, это уже вообще не важно.

– Это не так, – мягко возразил Корнелий. – Ты моя дочь. Мне всегда важно твое мнение.

Подавив нервную усмешку, Нела бросила:

– С каких это пор? А мамино мнение тебе было не так важно? Ты довел ее до…, – она сглотнула, опуская слово "самоубийство", – Какая теперь разница, с кем ты будешь или не будешь встречаться?

Корнелий встал. Нела не видела его лица в темноте, но ей и не хотела поднимать голову. Она знала, что снова наговорила лишнего. Специально, как всегда. Но… это была правда. Что за лицемерие – говорить, что для него важно ее мнение… А для нее еще большее лицемерие – притворяться хорошей дочерью.