Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К

Я все еще могу убедить себя, будто ничего особенного не случилось. Всему найдется объяснение. Скажем, в чай, который мы с Машей пили перед поездкой, зачем-то добавили ЛСД. Кто-то недавно говорил мне, что достать кислоту в Москве несложно, было бы желание и (небольшие, в сущности) деньги. Возможно, сама Маша и добавила, почему бы и нет? Что я о ней знаю, если задуматься? То-то же, почти ничего. Может быть, именно так она всегда расстается со своими мужчинами, дабы остаться в их памяти загадочной «феей-лисой», сгинувшей безвозвратно во время совместной экскурсии по Зазеркалью — а что, причудливо и романтично; теоретически говоря, я даже одобряю такой подход к делу...

Соответственно, дом в Остаповском проезде — галлюцинация; Франк — либо наваждение, либо заскучавший на пенсии цирковой гипнотизер (в любом случае, его теория о месте человека во вселенной — не ахти что, познания в астрологии, скорее всего, поверхностны, а попытка запугать меня неким вымышленным двойником — и вовсе чушь собачья); сны же мои ничего не значат... По крайней мере, не больше, чем значили прежде.

Но если так, если все ерунда, подлежащая немедленному забвению, значит, я остался один. Без Маши.

А если в чае не было ничего, кроме микроскопической дозы кофеина и лошадиной порции сахара?

А если дом в Остаповском проезде — не галлюцинация, а некая, пусть искаженная, вымороченная, но реальность, не менее достоверная, чем черная лестница, по которой я взбираюсь домой, когда ломается лифт?

И если Франк — не шарлатан?

И если, наконец, сны мои — наиважнейшая часть бытия, а не бестолковая рекламная пауза, то и дело прерывающая не слишком насыщенный событиями и интригами сериал под названием «Юность Максима»?

Что ж, в таком случае, все путём. Любовь всей моей жизни по-прежнему рядом со мной, почти каждую ночь, совсем как прежде. И связка ключей от зачарованного дома уже позвякивает в кармане — пусть пока не в моем, но того Макса, которым я когда-нибудь непременно стану. И лучшая из выдуманных судеб не отправлена в архив с пометкой «несбывшаяся», а все еще стережет меня, то ли притаившись под окнами, то ли вальяжно прогуливаясь по базарной площади в Исфагане, где, как известно, принято назначать самые важные свидания.

Такой вариант, ясное дело, представляется мне более привлекательным.

Это похоже на шантаж.

Это и есть шантаж. Но я с радостью принимаю новые условия игры.

Глава 100. Иаков

... представления об Иакове как человеке, постоянно поддерживающем связь с богом посредством видений и снов.

Осень заканчивается, проливные дожди сменяются скудными снежными подачками небес. Жизнь продолжается, и я продолжаюсь вместе с нею.

Так уж по-дурацки устроены человеки, что нам непременно требуется делить явления и события на «значительные» и «незначительные», иначе почему-то не получается — по крайней мере, у меня. С тех пор, как моя личная папка под грифом «важное» стала наполняться всяческим необъяснимым мороком, я понемногу начал складывать в мусорную корзину все остальное. Научившись придавать значение снам, тут же утратил интерес к так называемой «реальной жизни». Живу как во сне; вернее, живу во сне. И такое положение вещей совершенно меня устраивает.

Я вовсе не чувствую себя несчастным. Сердце мое не разбито. У меня нет желания снова закрыть глаза и побежать навстречу какой-то иной судьбе: нынешняя меня совершенно устраивает. Одиночество не кажется мне непереносимым; впрочем, и общество других людей по-прежнему доставляет мне удовольствие. Я приветлив с окружающими и внимателен к ним, поскольку знаю теперь, что любой незнакомец может оказаться чудесным посланцем с изнанки вещей. Не потому, что всерьез полагаю, будто обитатели благословенной этой изнанки жаждут наладить связь с моей персоной; просто всякий обитаемый мир нежен и проницаем, а потому случиться может все что угодно и с кем угодно. В том числе, и со мной. Почему бы нет? Случалось ведь до сих пор, то и дело...

Раз и навсегда утратив почву под ногами, я почему-то не пошел вразнос, а, напротив, успокоился, обрел недоступную мне прежде ясность и даже трезвость рассудка. Человек, раз и навсегда уверовавший, что единственный смысл его существования — надежда вернуться когда-нибудь в дом, построенный на границе сбывшегося и несбывшегося, переступить невидимый порог, по-хозяйски размахивая своей собственной связкой ключей от всех входов и выходов, просто обязан оставаться в здравом уме и твердой памяти. Мании, галлюцинации и прочий сложносочиненный бред — роскошь, которую я не могу себе позволить. Слишком уж велика ставка.