Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К

Это, по большей части, Венин страстный монолог, я лишь одобрительно похрюкиваю. Чувак, возможно, впервые в жизни Новый год без боя курантов встречает. В диковинку ему. Мне-то не привыкать, я у нас практически монах-пустынник, принявший информационную аскезу. Дикарь невинный.

— А ты ведь всегда так живешь, да?

Ну вот, наконец-то, дошло до него.

— Я у тебя дома ящика не заметил, хотя, извини уж за откровенность, ты сейчас вполне можешь позволить себе такие покупки.

— Могу, да. А почему именно сейчас? Всегда мог... Просто у меня, наверное, нет привычки покупать телевизоры. И привычки обладать телевизорами. Слишком тяжелый предмет. Мне как-то спокойнее живется, если я знаю, что могу унести свое имущество без посторонней помощи, за один приём...

— Ну, с другой стороны, не проще ли приучить себя к мысли, что имущество можно использовать в свое удовольствие и бросить, когда придет охота сняться с места.

— Да, действительно. Мне как-то в голову не приходило, что можно и так... Значит, куплю магнитофон. Надо же на чем-то «Лестницу в небо» слушать, если уж я ее нашел... А телевизор мне все равно не нужен. Я его и в гостях-то смотреть никогда не мог. Впрочем, меня и радио раздражает. Вон, все говорят: «Эхо Москвы», «Эхо Москвы», дескать, такая крутая новая прогрессивная радиостанция, а я на складе его пару дней послушал — всё равно скучно. Обычный человеческий трёп, как в метро, или в кафе. Ну, так я могу пойти в кафе, или спуститься в метро, и получить оригинал вместо копии, так?

— А как же свежие новости?

— Свежая новость — это то, что случилось со мной. И уж об этом я, пожалуй, узнаю первым, без посредничества информационных служб.

— Ну да, — смеется Веня. — Какое тебе дело до общественных копошений, ты у нас оверсайдер.

— Чего-чего-сайдер? — переспрашиваю растерянно.

— Оверсайдер. Oversider. Английский знаешь ведь?

— Немножко.

— Ну вот, смотри: людей, по крайней мере, всех, с кем я знаком, можно разделить на инсайдеров и аутсайдеров; тех, кто находится в самой гуще событий, и тех, кто пялится на оную гущу, соблюдая известную дистанцию, и интерпретирует происходящее на основе неполной, часто недостоверной, информации. Это просто?

— Даже слишком.

— Ничего, так и надо, чтобы «слишком». Теория, которую нельзя доступно изложить за полторы минуты, на мой вкус, ничего не стоит.

— Твой вкус, — говорю, — надо бы насильственно прививать всему мыслящему населению планеты. А то наплодили, понимаешь, кошмары многотомные...

— Ага. Но не сбивай меня с толку... В общем, называя тебя «оверсайдером», я имел в виду, что дистанция между тобой и всем остальным настолько велика, словно ты из иллюминатора космического корабля за нами подглядываешь. Без особого, впрочем, интереса...

— Ну уж — без интереса!

— Скажешь, нет?

— Нет, — для пущей убедительности мотаю головой.

— Ну, как же? Сам только что сказал: новость — это то, что произошло с тобой. Телевизор не смотришь, радио тебе скучно слушать, готов спорить на пол-лимона, что ты и газет не читаешь.

— И что с того? Кому интересны газеты?

— Вообще-то, практически всем... Господи, да ты хоть знаешь, что живешь в стране с самым политизированным населением?

— Да? — удивляюсь вежливо. — С каких же это пор?

— Ты меня в могилу загонишь. Слышал такое слово: «perestroika»? Фамилия «Горбачёв» тебе говорит хоть что-то? Кто такой Ельцин знаешь?

— Да знаю я, знаю твоего Ельцина, — зеваю. — Президента называецца, чукча умный, чукча не дурак... Он еще на танке тусовался во время путча, Ельцин твой; правда, я так и не понял, зачем. А, кстати, зачем?

— О! А вот что ты, к примеру, в августе девяносто первого делал? — вдруг оживляется Веня. — Проспал ведь все, небось, а?

— Я бы и рад был проспать, да не дали. У меня дома все городские Нострадамусы трое суток бухали. Сначала пророчили, будто ждет нас всех дорога на Колыму и прочий тридцать седьмой год; потом, когда стало ясно, что путчу полный но пасаран пришел, приободрились и посулили друг другу немедленное наступление развитого капитализма не позже, чем к началу сентября... Пророков из них не вышло, а вот здоровье мне подорвали. Я-то понимал, что бояться, теоретически говоря, нечего: ясно ведь, что существует почти бесконечное количество способов отнять у человека жизнь, имущество и свободу передвижения, а государственные репрессии — всего лишь несколько дополнительных пунктов в длинном списке теоретически возможных несчастий... Но как представил себе, что сейчас опять весь этот тоскливый совок начнется, стало мне тошно — это не метафора, к сожалению. Каждые полчаса в уборную бегал наизнанку выворачиваться, жрать ничего не мог, да и напиться не получалось. Что, к слову сказать, в сложившейся ситуации было особенно обидно.

— Ну, хоть ГКЧП тебя проняло, — с облегчением констатирует Веня.