Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К

— Да нет, не то чтобы проняло. Просто все вокруг с ума сходили, а сходить с ума было принято у меня дома. Такая городская традиция, что-то вроде выставки цветов в первое воскресенье сентября... Но путч, хвала аллаху, быстро закончился. С тех пор ничего такого, ради чего стоит включить телевизор, кажется, не случалось... Или я что-то пропустил?

— Ох! Боюсь, ты пропустил целую жизнь.

— Жизнь? Не думаю. Разве что, чужие комментарии к ней. Ну так комментарии у меня никогда особого интереса не вызывали... Знаешь, когда я по-настоящему понял, что началась какая-то «перестройка»? Когда в городе, где я жил, стали открываться кооперативные кафе. Сколько я денег просадил на кофе по-турецки и венгерский апельсиновый ликер «Вебер», сулящий, согласно надписи на этикетке «истинное маслаждение»... И не только это. Из моей жизни вдруг раз и навсегда исчез участковый: никого больше не интересовало, тунеядец я, или честный труженик. С топором под мост не хожу — вот и ладно, вот и молодец... Еще, помню, из магазинов исчез сахар, зато появилась пепси-кола. Хорошей музыки стало — завались, потом вдруг книжки появились в изобилии, да еще и видео. Вот это казалось настоящим чудом: посмотреть в гостях «Стенку», или «Ночного портье», или порнуху немецкую. Поначалу ведь по барабану было, что смотреть, лишь бы каждый день что-то новенькое... Вдруг выяснилось, что достать джинсы — больше не проблема, комиссионных магазинов стало больше, чем покупателей, и продавались там только новые фирменные шмотки. В одном из городских кинотеатров ввели ночные сеансы, так зал поначалу был переполнен, словно никому с утра на работу не нужно идти. Родители моего приятеля, старые «отказники», наконец, уехали в Штаты, а бывшая одноклассница Люська стала ездить в Польшу, торговать какой-то бытовой техникой — это за границу-то, куда прежде раз в жизни можно было попасть, да и то, если очень повезет. Зашла однажды ко мне, дома не застала и оставила записку на долларовой купюре, представляешь? У меня был настоящий культурный шок... Все это, конечно, мелочи, пустяки, частности, но они и есть реальность, данная нам в ощущениях, разве нет?

— Так и есть. Но странно слышать это именно от тебя, — недоверчиво щурится Веня. Ты — и вдруг участковый, ликер «Вебер», немецкая порнуха, даже некая бывшая одноклассница нарисовалась... Хочешь убедить меня, будто жил прежде нормальной человеческой жизнью?

— Почему — «прежде»? Я и сейчас...

— Извини, Макс, но ты не похож на человека, которого интересуют все эти милые пустяки, коим был посвящен твой прочувствованный монолог.

— Да? А на кого же я похож?

— Понятия не имею. Ты ставишь меня в тупик. Все эти гадания, переодевания, прозрачный взор, таинственные намеки, ни слова о прошлом и никаких планов на будущее... Тебе шутя удается все, за что ни возьмешься: книжками торговать — пожалуйста, вот вам тройная норма выручки за полдня, а я пойду погуляю; лоточников строить — запросто, не проходит и месяца, и вместо прежних вороватых алкашей в нашем распоряжении вымуштрованная бригада практически непьющих скаутов; отправляю тебя на переговоры к лютым мудакам, а назавтра выясняю, что мудаки очарованы до полной утери лютости и готовы сплясать под твою дудку хоть фокстрот, хоть тарантеллу, чего изволите...

— Какой я, оказывается, классный, — говорю мечтательно. — Цены мне нет. Продолжай в том же духе, Вениамин Борисыч, мне приятно. Давненько меня так не хвалили.

— Да погоди ты! Не хвалили его, видите ли, — досадливо морщится он. — Я тебя не хвалю, я факты констатирую. И еще не закончил эту процедуру.

— Давай, — ухмыляюсь. — Процедура-то сладостная.

— Рад, что тебе нравится. Потому что я как раз собирался добавить, что на этом идиллическом фоне твое искреннее равнодушие к происходящему выглядит довольно дико. Телевизор, газеты — это ладно. Возможно, тут ты как раз прав, а мы все — жертвы информационного голода, готовые теперь исступленно пожирать новости до полной утери разума... Но все остальное, Макс!

— Что — остальное?

— Ну, например, ты ни разу не попросил меня показать тебе компьютер, — Веня похож на обиженного ребенка. — Неужели тебе совсем не интересно? Ладно, предположим. Всему человечеству интересно, а тебе — нет, бывает... Но тебе, кажется, вообще ничего не интересно. Ни новое кино, ни музыка, ни клубы ночные — ты же не ходишь никуда, правда? И люди тебе совсем не интересны. Ты ведь не только о себе ничего не рассказываешь, ты и других не спрашиваешь ни о чем. А тех, кто и без расспросов готов все выболтать, не слушаешь. Даже просто в гости тебя зазвать невозможно, это не я один проверял: всегда наготове какая-нибудь отмазка. Зато и дома тебя застать непросто. Пока ты жил рядом со складом, у тебя вечно окна темные были, и оттуда ни звука не доносилось. Раиса все удивлялась, она у нас любопытная, а посему наблюдательная... В итоге, мы решили, что после работы ты просто растворяешься в сумерках. А какие еще могут быть версии?