— Конечно, — легко согласился незнакомец. — Ты ведь, можно сказать, моя новая судьба — взамен утерянной...
— Да уж. Повезло тебе с «новой судьбой», — ухмыльнулась Ада, отмечая, однако, что ухмылка эта почти помимо ее воли превращается в сочувственную улыбку, а рука сама собой ложится на плечо незнакомца — нежный, дружеский, покровительственный жест. «Хотела бы я знать, от чего именно я его спасаю, — думает она. — Но спасаю, это точно...»
Глава 21. Афина
Ада, Ада... Глаза серые, круглые, волосы взъерошены как перья, острые локти, тяжелые бедра. Рот кривится улыбкой: правый уголок вверх, левый — вниз. Ходит кругами по комнате, ступни утопают в тумане, словно бы невидимом, но для меня почти осязаемом почему-то... Голос резкий, каждое слово рыболовным крючком вонзается в виски. Невыносимое существо!
— Все просто: я убиваю тех, кто уничтожает дух поэзии. Поскольку выбирая жертву я не могу полагаться на собственные пристрастные суждения, я убиваю лишь тех, кто пишет стишки на заказ, будь это любитель, рифмующий корявые строчки ко дню рождения тещи, или профессионал, слагающий оду на восшествие очередного мудака к вершинам государственной власти... А этот идиот дал рекламное объявление в газету: «Пишу стихи к свадьбам, юбилеям и другим торжественным событиям. Качественно, недорого». Домашний телефон прилагался к объявлению; выяснить адрес — проще простого. Такие дела, Макс, такие дела...
Глава 22. Ахтиа
— Почему ты его убила, мне более-менее понятно, — вздохнул я. — Девушку-то зачем было мучить?
Она молчала. Внимательно рассматривала свои маленькие, почти детские руки с коротко остриженными круглыми ноготками. Наконец подняла на меня глаза, мрачные, как дождливый апокалипсис.
— А вот не знаю. Противная она была какая-то. Блеклая, сладкая, никчемная. Настоящая Хорошая Девочка, с большой буквы «хэ»... Наверное мне просто нравится мучить людей. До сих пор не нравилось, а теперь вдруг понравилось. Что, конечно, хреново. Думаю, это была моя последняя охота.
Я вопросительно поднял брови.
— До сих пор я вела бессмысленную и безнадежную, но священную битву. Я не получала никакого удовольствия от этих убийств. По природе своей я не убийца и, тем более, не садистка. Вернее, не была таковой прежде. Теперь все иначе. Значит, пора остановиться. Потакать своей жестокости, прикрываясь интересами духа поэзии — что может быть омерзительнее?!
Бред. Трижды бред. «Дух поэзии», понимаете ли...
Теоретически, все, что она говорит — ужасно, и мне бы положено не нежиться, свернувшись калачиком под леопардовым пледом Ады, а судорожно обдумывать план побега. Но мне не хочется никуда бежать. Мне хорошо в ее квартире-студии под крышей черт-знает-сколькоэтажного дома на северной окраине города. Я слаб, как новорожденный котенок, которого, к тому же, еще и топили — неумело, в несколько приемов, но так и не довели дело до конца. Я знаю себя: теперь мне нужны, как минимум, сутки, чтобы оклематься. А здесь, у Ады, тепло, уютно, спокойно — мой папа сказал бы «как у бога за пазухой». Именно то место, где можно медленно, с наслаждением приводить себя в норму. И еще...
И еще. Меня не покидает ощущение, что в моей жизни теперь все правильно — наконец-то! Рядом сидит серийная убийца, только что отмывшая в кухонной раковине лезвие своего ножа, а я ничего не могу поделать с ощущением, что эта кошмарная женщина — самый близкий и родной мой человек, потому что нас всего двое сейчас на этой планете, а больше и нет никого. И это прекрасно.
Она все чувствует. Знает, что я — не враг, но и не жертва. Больше Ада обо мне пока не знает ничего. Но для начала вполне достаточно.
— Думаю, тебе надо выпить, — тоном лечащего врача сообщает она. — Мне, впрочем, тоже. Сейчас будет грог. С лимоном. Это круто, вот увидишь.
На плите свистит изумрудно-зеленый чайник гэдээровских кровей — неземной красоты вещь. Ада рыщет среди кухонных полок. С одной берет пакет с чаем, с другой — две большие стеклянные кружки; откуда-то извлекает бутылку — ух, ни фига себе! — кубинского темного рома. Заваривает чай, наполняет чашки, щедрой рукой доливает туда ром. Лимон режет пополам (ага, тем самым ножом, но мне плевать), выжимает сок — напиток богов готов.
Пробую грог. Свежеприобретенная судьба нравится мне все больше.
— Приготовление такого напитка приравнивается к спасению жизни. Теперь я твой должник.
Она серьезно кивает, усаживается на корточки перед диваном, обремененным моим, обмякшим после трудного дня, телом, внимательно рассматривает мое лицо.
— Все бы хорошо, — говорит, — но знаешь, Макс, ты похож на привидение. Какой-то ты... ненастоящий. Выдумка, не человек. Но не моя выдумка. Чья же? Ты кто вообще?
Господи, и эта туда же!