Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

В качестве предшественницы «Песни о Судьбе» можно рассматривать еще одну песню 1970 года. И это, как ни странно, «Прыгун в высоту», у которого имеется вариант названия: «О прыжках и гримасах судьбы»³¹, — напоминающий черновик «Песни о Судьбе»: «Куражилась, меняла лики, обернулась роком / И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык» (АР-17-130).

Интересно, что в черновиках этой песни и стихотворения «В забавах ратных целый век…» (1975) лирический герой предстает в образе супермена, которому не страшен ни бог, ни черт: «Бывают дни я голову в такое пекло всуну, / Что и Судьба попятится: изыди, сатана!» /5; 427/ = «И был ему сам черт не брат, / Судьба к нему жестока» /5; 315/. А в основной редакции «Песни о Судьбе» встречается строка: «Что и Судьба попятится, испуганна, бледна». - явно напоминающая черновик того же стихотворения: «И он не раз судьбу смущал» /5; 315/.

Что же касается песни «Грусть моя, тоска моя», в которой тоска, ставшая судьбой лирического героя, представлена в образе женщины, то в целом ее сюжет напоминает песню «Я был слесарь шестого разряда» (1964): «Шлю посылки и письма в Ря- [2461] зань я, / А шалавам — себя и вино. / Каждый вечер одно наказанье / И всю ночь истязанье одно. / Вижу я, что здоровие тает, / На работе все брак и скандал. / Никаких моих сил не хватает / И плюс премии в каждый квартал» = «Поутру не пикнет — как бичами не бичуй, / Ночью — бац! — со мной на боковую: / С кем-нибудь другим хоть ночь переночуй, — / Гадом буду, я не приревную!».

Заметим, что здесь лирический герой хлещет свою судьбу-тоску: «Как бичами ни бичуй», — а в черновиках песни «Про любовь в каменном веке» (1969), обращаясь к своей жене, он говорил: «И жаль, у нас день порки запрещен. / Клянусь, я прогоню тебя домой» (АР-7-5). В этой же песне герой боится остаться наедине с женой: «Спокоен я, когда ты крепко спишь, / Мне боязно, едва лишь я усну: / Ведь ты зубами щелкаешь, сидишь. / Нельзя из людоедок брать жену!» /2; 471/. Похожая мысль проводится в песнях «О нашей встрече» и «То была не интрижка…»: «Боюсь тебя, боюсь ночей интимных», «Это страшно, как в сказке / Очень раннего детства», — и в стихотворении «С общей суммой шестьсот пятьдесят килограмм…»: «Ох, боюсь, что придется мне дни коротать / С самой сильною женщиной в мире!».

А от жены-людоедки из песни «Про любовь в каменном веке» — прямой путь к «злой бестии» Нелегкой, ставшей судьбой лирического героя, который тоже будет ее бояться: «Не вяжу от страха лыка». Да и образ «самой сильной женщины в мире», у которой «корзины в руках — словно гири» («С общей суммой шестьсот пятьдесят килограмм…»), также будет реализован в черновиках «.Двух судеб», где про Нелегкую сказано: «Весу в ней — пудов на десять: / Ну, как вздумает отвесить / мне затрещину?!» /5; 458/. Перед этим же лирический герой говорил: «Глядь, уже и оскорбляет![2462]^[2463] / Мне ж нутро не позволяет / трогать женщину!». Поэтому Нелегкая — небитая, как и в ряде других произведений: «А ты — всегда испитая, здоровая, небитая» («Красное, зеленое», 1961), «Ну что глядишь — тебя пока не бьют» («Про любовь в каменном веке», 1969), «Я женщин не бил до семнадцати лет» (1963).

В «Красном, зеленом» герой называет свою возлюбленную здоровой, в черновиках «Несостоявшегося романа» (1968) «она оказалась огромного роста» /2; 437/ (напомним, что и холера в наброске 1970 года названа «розовощекой, упитанной» /2; 606/, то есть тоже «здоровой»). И вскоре эта женщина превратилась в судьбу героя: «И огромная старуха / Хохотнула прямо в ухо» («Две судьбы»).

В 1972 году Высоцкий исполнил песню «Про любовь в каменном веке» с таким вариантом: «В век каменный и не достать камней — ай-ай-ай! — / Мне стыдно перед племенем моим»39. А год спустя он напишет «Песню Белого Кролика», где лирический герой также воскликнет: «Да потому что — ай-ай-ай! — таков уж мой удел».

Интересно, что первая строка песни «Про любовь в каменном веке» — «А ну, отдай мой каменный топор!» — через 10 лет будет повторена Высоцким перед началом спектакля «В поисках жанра» во время гастролей театра в Ижевске в апреле 1979 года: «Я не выйду на сцену, пока не вернете мне топор»[2464]. А вторая строка — «И шкур моих набедренных не тронь!» — восходит к песне «Всё относительно» (1966), в которой поэт надевает на себя различные маски и описывает реакцию окружающих: «Набедренный пояс из шкуры пантеры. / О да, неприлично! Согласен, ей-ей! / Но так одевались все до нашей эры, / А до нашей эры — им было видней». Здесь же лирический герой прямо говорит о себе как о жителе каменного века: «Оденусь попроще — как в каменный век, — / Вы скажете сами: / “Да это же просто другой человек!” / А я — тот же самый».