Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Все эти мотивы семейных неполадок и желание нарушить устоявшиеся традиции четко проецируются на ситуацию, в которой оказался в конце 1960-х сам Высоцкий: развод с Людмилой Абрамовой и начавшиеся задолго до него романы с Мариной Влади и Татьяной Иваненко.

Об отношении поэта к этим двум параллельным романам известно со слов Давида Карапетяна: «Володю это многоженство вполне устраивало[2480]. Как-то он на полном серьезе посетовал мне, что мог бы жить с ними двумя, на две семьи, да эти капризные женщины почему-то против…»5[2481]. А в одном из его писем к И. Кохановскому встречается такое признание: «С бабами своими я абсолютно запутался, но ничего не хочу менять. Не хочу ничего менять, но запутался совершенно»[2482].

То же самое и в стихах. Например, строка «Неубраны пещера и очаг» из песни «Про любовь в каменном веке» является реальным отражением семейной жизни Высоцкого и Абрамовой. Дневниковая запись Валерия Золотухина от 24.02.1968 гласит: «Высоцкий смеется: “Чему ты расстраиваешься? У меня все пять лет так. Ни обеда, ни чистого белья, ни стираных носков»[2483]. При этом последняя реплика, выделенная курсивом, находила воплощение и в других стихах: «И в дому моем шаром кати» («Дом хрустальный», 1967), «А у меня зайдешь в избу — / Темно и пусто, как в гробу, / Хоть по подвалам поскребу, / Хоть по сусекам» («Смотрины», 1973; АР-3-69), «Уме-ня на окне — ни хера» («Несостоявшийся роман», 1968).

А о своих семейных неполадках он высказался даже в песне «Лукоморья больше нет» (1967), выступая в образе лешего (чуть выше мы уже перечислили некоторые параллели между этой песней и «Семейными делами в древнем Риме»): «Нету мочи, нету сил — леший запил, захандрил» /2; 40/. Сравним в других произведениях за этот же период: «Спросят “что с тобой?” — леплю: / “Так мол, сплин'”» /2; 571/, «Если я задурю, захандрю, / Зажигалки я вмиг раздарю» /2; 140/, «Он ругает меня: “Что ж не пишешь?! / Знаю — тонешь, и знаю — хандра» /2; 185/. Да и в том же «Лукоморье» присутствует рефрен, в котором автор прямо говорит о себе, упоминая тот же сплин и ту же хандру: «Ты уймись, уймись, тоска, / У меня в груди!».

Поэтому становится ясно, что, предваряя рассказ о лешем — «Нету мочи, нету сил — леший запил, захандрил», автор на самом деле говорит о себе: он «запил, захандрил», поскольку у него нет больше сил на то, чтобы справиться со своей «лешачихой». Такая же ситуация возникала в песне «У тебя глаза — как нож»: «А прибить тебя морально нету сил». - и в песне «Я был слесарь шестого разряда…», где герой всё свое здоровье и деньги тратил на «двух шалав в Москве»: «Никаких моих сил не хватает». Поэтому если в «Лукоморье» леший обращался к своей лешачихе: «Дай рубля…», — то слесарю тоже не хватает «плюс премии в каждый квартал». И в обоих случаях герой пропивает или собирается пропить: «А не дашь — тады пропью долото!» = «Я один пропиваю получку…». Долото же заставляет вспомнить рашпиль из «Песни про плотника Иосифа». Во всех этих случаях представлена маска рабочего-пролетария (слесарь шестого разряда, плотник с рашпилем и леший с долотом), так же как и в более позднем стихотворении «“Не бросать!”, “Не топтать!”…» (1971), где лирический герой работает на заводе, а из-за семейных неполадок вновь испытывает хандру: «И точу я в тоске / Шпинделя да фрезы».

Кроме того, ситуация из песни «Я был слесарь шестого разряда…» в общих чертах повторится в песне «Про любовь в каменном веке»: «Ну и, кроме невесты в Рязани. / У меня — две шалавы в Москве. <…> Каждый вечер — одно наказанье, / И всю ночь — истязанье одно. <…> Я один пропиваю получку…» = «Пять бы жен мне — наверное, / Разобрался бы с вами я, / Но дела мои скверные, / Потому — моногамия!» (в первом случае герой — «один», а во втором у него одна жена — «моногамия»).

Теперь сопоставим отношения героя с его возлюбленной в «Красном, зеленом» и лешего с лешачихой в «Лукоморье»: «А ну тебя, патлатую» = «Лешачиху свою бил и вопил»; «Сколько раз я спрашивал: “Хватит ли, мой свет?”» = «А коры по скольку кил приносил?»[2484]; «С разных мест и с разных дел в дом к тебе тащил» (черновик /1; 346/) = «Я ли ягод не носил? <.. > Надрывался издаля, всё твоей забавы для» (точно так же он надрывался для своей возлюбленной в песне «У тебя глаза, как нож»: «С грабежу я прихожу, язык за спину заложу / И бежу тебя по городу шукать»); «А ты мне только водку, ну и реже — коньяка» = «Ты ж жалеешь мне рубля — ах ты, тля!».