В целом же мотив тоски имеет в творчестве Высоцкого длинную историю: «И вот теперь имею средства, / Метраж, а жить скучней, скучней. / Так в чем тоски моей причины, / Зачем скучно мое [бытье] жилье? / Ведь я — в столице Украины, / В центральном городе ее»1[2585]
, «Ах, ты, грусть-тоска моя, / Горе и печаль!»[2586][2587][2588], «Вливали в нас тоску-печаль, / По горло в нас печали» /5; 207/, «Сначала было Слово печали и тоски» /4; 232/, «В бесшабашной жил тоске и гусарстве / Бывший лучший, но опальный стрелок» /1; 237/, «В вечности тоска — ох, влипли как!» /1; 220/, «И засосало мне тоской / Под ложечкой, /Ия прошелся колеей / Немножечко» /3; 450/, «А на лицо его моя тоска / Легла корявой тенью микрофонной» (АР-13-12), «Ты уймись, уймись, тоска, / У меня в груди!» /2; 37/, «Тоска немая гложет иногда» /5; 53/, «Вдруг тоска змеиная, зеленая тоска, / Изловчась, мне прыгнула на шею. <.. > Грусть моя, тоска моя, чахоточная тварь, — / До чего ж живучая хвороба!» /5; 271/, «Болтаюсь сам в себе, как камень в торбе, / И силюсь разорваться на куски, / Придав своей тоске значенье скорби, / Но сохранив загадочность тоски»571/ (а глагол «леплю» встретится и в ранней редакции «Палача», 1975: «Я нахально леплю, / Сам себя сатаня: / “Я не очень люблю, / Когда душат меня”»; АР-16-192).
И трагический конец поэта объясняется во многом тем, что он взял на себя людские печали и не выдержал их груза: «Шут был вор: он воровал минуты, /
Вместе с тем для Высоцкого были в равной степени характерны и радость, и печаль: «Как все, мы веселы бываем и угрюмы» («Песня Бродского), «Птица Сирин мне радостно скалится <…> А напротив тоскует, печалится, / Травит душу чудной Алконост» («Купола»). И избавляется поэт от своих печалей и бед традиционным для России способом: «Мы беду-напасть подожжем огнем <…> Меду хмельного до краев нальем / Всем скучающим и скукоженным» («Скоморохи на ярмарке»), «А беду, черт возьми, / Ты запей, задыми» («Расскажи, дорогой»).
***
В «Двух судьбах», сбегая от Кривой с Нелегкой, лирический герой фактически пытается убежать от самого себя. И побег здесь как будто бы удается, но победа эта фиктивная, поскольку от себя не убежишь, хотя лирический герой предпринимает такие попытки постоянно: «Я от себя бежал, как от чахотки» («Я уехал в Магадан», 1968), «Не послать ли тоску мою к черту? / Оторвите меня от меня!» («Я скольжу по коричневой пленке…», 1969), «Я снова — сам с собой, как в одиночке. / Мне это за какие-то грехи!» («Песенка плагиатора», 1969; черновик /2; 510/), «Болтаюсь сам в себе, как камень в торбе, / И силюсь разорваться на куски…» («Я не успел», 1973), «Дразня врагов, я не кончаю / С собой в побеге от себя» («Мне скулы от досады сводит…», 1979). А в фильме «Сказ про то, как царь Петр арапа женил» (1976) Ибрагим Ганнибал, которого играл Высоцкий, произносит такие слова: «Нет у человека врага злее, нежели он сам. Да, от недруга можно укрыться, а от дури своей куда скроешься?».