Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

В основной редакции Коля говорит: «Русский я по паспорту», — что дословно повторяет фрагмент письма Высоцкого к Л. Абрамовой от 04.03.1962: «Я — Высоцкий Владимир Семенович, по паспорту и в душе русский» /6; 309/. Однако в своем письме к ней от 24.08.1966 он скажет: «Я — горный житель, я — кабардино-еврейский-русский человек» /6; 369/. Вынеся за скобки «кабардино-» (то есть «горный»), в остатке получаем «еврейский-русский человек». Тем более что в письме от 18.07.1964 Высоцкий прямо заявил: «Сегодня впервые посмотрел на себя в зеркало, — зрелище удручающее — веснушки, краснота, волосы выгорели и глаза тоже (но стал похож на русского вахлака, от еврейства не осталось и следа)» /6; 342/.

Все эти высказывания вызваны тем, что сам Высоцкий был евреем (по отцу) и русским (по матери). И свое еврейство он ощущал постоянно.

Александр Городницкий: «Впервые я встретился с Владимиром Высоцким в январе 1965 года за сценой Центрального лектория в Политехническом музее в Москве, где мы вместе выступали в каком-то альманахе. Когда я подошел к нему, он, как мне показалось, хмуро взглянул на меня и неожиданно спросил: “Вы что, еврей, что ли?” — “Да, ну и что?” — ощетинился я, неприятно пораженный таким приемом. Тут он вдруг улыбнулся и, протянув мне руку, произнес: “Очень приятно, я имею прямое отношение к этой нации”»[2725].

Ирэна Высоцкая: «Да, конечно же, Вова очень серьезно осознавал свою еврейскую половину. Как и я. И мы с ним миллион раз об этом говорили»[2726].

Давид Маркиш: «Володя знал, что я проявляю интерес к израильским делам. Я никогда не скрывал своих израильских устремлений. Вышли с ипподрома, шли пешком к ленинградскому шоссе. Володя спросил без вступлений и переходов: “Расскажи об Израиле. Что там?”. Я ему на это резко сказал: “Володя, какое твое дело? Тебе-то что до этого?”. И тут он мне говорит: “Как — какое? Я еврей”. Я глаза на лоб выкатил. Нас в том узком кругу, где мы все вращались, никого не интересовало, кто какой национальности, но я был уверен, что он чисто русский человек. Володя говорит: “Есть Высотские — через ‘тс’ — это поляки, а Высоцкие с буквой ‘ц’ — евреи”. Это было для меня полным откровением»[2727]. Данный разговор состоялся летом 1962 года — во время съемок Высоцкого в фильме «Штрафной удар». А в 1968 году он напишет в «Дельфинах и психах»: «.. а у меня все оттуда, с Запада, — все польские евреи».

Но наряду с этим он ощущал себя русским поэтом[2728], а его лирический герой (выступающий в разных масках) почти всегда позиционирует себя как русского человека, упорно отрицающего свое еврейство: «Ну а так как я бичую, беспартийный, не-еврей» («Про речку Вачу», 1976), «Я не еврей, но в чем-то я — изгой» («Лекция о международном положении», 1979; С4Т-3-278), — что восходит к черновикам «Мишки Шифмана»: «Ну, у меня проблема есть: я ведь не еврей» (АР-2-40). То есть Высоцкий словно пытался убедить себя в том, что он не еврей, а русский.

Как видим, эта проблема (то, что он был полукровкой) не давала ему покоя. С одной стороны: «Я не еврей, но в чем-то я изгой» (черновик «Лекции о международном положении»), а с другой: «Вот место Голды Меир мы прохлопали, / А там — на четверть бывший наш народ» (основная редакция песни).

Пожалуй, известны только два случая, когда Высоцкий в своем творчестве напрямую отождествил себя с еврейским народом, — это раннее (написанное еще в Школе-студии МХАТ) стихотворение «В розоватой заре человечества…» (1957): «В дни, когда все устои уродские / Превращались под силою в прах, / В Риме жили евреи Высоцкие, / Неизвестные в высших кругах», — но даже оно сопровождалось иронической припиской: «Стихотворение не окончено, т. к. автор впал в антисемитизм, а дальнейшие сведения о Высоцких погребены в толще веков»[2729], - и набросок (также времен Школы-студии): «Когда в Одессе греков подбивали / Погром еврейский сильный учинить, / Евреи всё о этом разузнали /Ив переулках греков стали бить», — с авторским комментарием: «Стих “Таки мы тоже можем драться”»[2730]^[2731][2732].

Такая же авторская «раздвоенность» просматривается в «Антисемитах» (1963), где герой-рассказчик (по национальности русский) говорит, что у него есть «друг Рабинович»^⁵⁰, а в 1972 году у него (у Коли-рассказчика) будет друг Мишка Шифман^ш.

Не забудем и про исполнявшийся Высоцким еврейский вариант «Мурки», где также была представлена ситуация «Я и мой друг-еврей»: «Раз пошли на дело я и Рабинович, / Рабинович выпить захотел, — / Отчего ж не выпить бедному еврею, / Если есть в кармане лишний гелт?» (слово «гелт» на идише означает «деньги» и происходит от немецкого «das Geld»).